Самоотверженные

Нам остается только догадываться, как в то время, когда привычный мир рушился, медики совершали невозможное: спасали безнадежных пациентов, проводили у операционного стола дни и ночи, останавливали эпидемии. Они работали на грани человеческих возможностей, несмотря на недостаток лекарств, холод и голод. Врачи и медсестры вели свое сражение — за жизнь каждого раненого, каждого больного. Результат этой самоотверженной борьбы — сотни тысяч спасенных жизней. Мы расскажем о том, как в военные годы работали иркутские госпитали, кто помогал раненым вновь вернуться к нормальной жизни и какие удивительные истории порой случались в стенах лечебниц.

Доставить живым

За годы войны через госпитали Иркутска прошли более ста тысяч раненых. Из них только около тысячи умерли и лишь три процента были отправлены на инвалидность. Более 30% бойцов вернулись в действующую армию. Более 60% пациентов после выздоровления отправились работать на заводы, в школы, колхозы. Как же иркутским медикам в то трудное время удавалось достичь таких результатов и поставить на ноги свыше 90% раненых и больных солдат? И как раненые попадали в такой глубокий тыл на лечение?

В Иркутск поступали бойцы только с серьезными ранениями. Ведь чем незначительнее было ранение, тем ближе к линии фронта отправляли солдата на лечение. С поля боя эвакуацию раненых осуществляли санитары (физически крепкие мужчины) и санинструкторы (чаще всего это были хрупкие девушки). Они бросались даже под шквальный вражеский огонь, чтобы вытащить пострадавших в бою из-под обстрела.

Сначала раненых направляли в медсанбат, там врачи оценивали их состояние. Если ранение было легким, лечили на месте. Если более тяжелым — направляли бойца в подвижные полевые госпитали, которые находились в составе армии. Если же ранение требовало хирургического вмешательства, например полостной операции, ампутации, бойца направляли в эвакогоспитали, которые размещались во многих городах страны.

До места назначения солдат везли на специальных поездах с обученным медперсоналом. Военно-санитарные поезда могли одновременно перевезти большое количество раненых. Никакой другой санитарный транспорт не мог тягаться с ними по вместимости. Задача таких составов была доставить раненого в госпиталь живым и по возможности следить за тем, чтобы его состояние в дороге не ухудшилось.

Цвет иркутской медицины

В первые месяцы войны раненые в Иркутск не поступали. Но с января 1942-го в город стали прибывать санитарные поезда. В Иркутске первый эшелон с ранеными принял госпиталь, открывшийся на базе физиотерапевтического института (сегодня — курорт «Ангара»). Часто такие поезда приходили глубокой ночью, их разгрузкой занимались в первую очередь врачи, медперсонал госпиталей.

В областном центре работали 28 госпиталей разной специализации: общехирургические, полостные, глазные, инфекционные, костные, лор, неврологические, нейрохирургические, обморожений, протезные, санаторные, стоматологические, терапевтические, туберкулезные. Бывало, что одна медицинская организация имела несколько направлений работы. Самый старый госпиталь на улице Госпитальной появился в Иркутске еще в XIX веке, существует он и сегодня.

Но чаще всего под лечебные заведения отводили здания школ. Трех-четырехэтажные каменные здания с большими светлыми классами и коридорной системой, с центральным паровым отоплением, электроосвещением, теплыми туалетами лучше всего подходили для госпиталей.

Главный хирург торокального (лечение органов грудной клетки) отделения мединститута Захвалинская вспоминала, что помещение госпиталя, располагавшегося в здании финансового института на углу улиц Ленина и Маркса, было по тем временам прекрасно оснащено. Это было самое крупное учреждение на 1000 мест. На каждом этаже там располагались современные операционные блоки и перевязочные. На первом этаже разместилось просторное приемное отделение и большая душевая для поступивших больных. На втором этаже находился рентген-кабинет, на четвертом — залы физкультуры и отдыха. Функционировали физиокабинет, аптека, ряд подсобных помещений во дворе (прачечная, склады, канцелярия).

Эвакогоспитали были не только медицинскими учреждениями. Это были действующие воинские части, где помимо врачей, фельдшеров, медсестер были замполиты. Ведь раненый, даже находясь на лечении, не переставал быть военнослужащим, и в нем надо было поддерживать идейный дух. Работали там и библиотекари, и гардеробщики, и парикмахеры. У каждого госпиталя было свое подсобное хозяйство, и выздоравливающих привлекали к работе на свежем воздухе.

Между эвакогоспиталями устраивали соревнования. Так, 22 февраля 1945 года в Иркутске определили победителей в соцсоревновании по уровню обслуживания раненых, построения лечебной и политической работы. Были и отстающие заведения. Таким коллективам помогали подтянуть качество лечения и восстановления больных.

Уровень врачей тогда был высокий. Те специалисты, которые проявили себя во время войны, позже составили цвет иркутской медицины. Многие ученые, преподаватели иркутского мединститута не только консультировали госпитальных врачей, но и сами проводили операции раненым.

Знаменитый профессор Ходос после лекций ехал в неврологический госпиталь и лично координировал операции. Профессор кафедры глазных болезней мединститута Захарий Франк-Каменецкий, именем которого при его жизни назвали в Иркутске улицу, оперировал раненых с глазными травмами. Он занимался теоретическими разработками и считался волшебником в области офтальмологии. Возвращал пациентам зрение даже в самых тяжелых случаях. Говорят, что Захарий Григорьевич любил прогуливаться по Франк-Каменецкого и спрашивать у прохожих: «А вы знаете в честь кого назвали эту улицу?».

Галушки, чернила и научные открытия

В начале войны коридоры и кафедры иркутского мединститута опустели: многих сотрудников вуза призвали на фронт. Но спустя некоторое время в Иркутск прибыли ученые из оккупированных областей. На институт легла огромная нагрузка: надо было увеличить набор студентов и ускорить их обучение. Страна как никогда нуждалась в квалифицированных врачах и фельдшерах. Вся жизнь института была перестроена на военный лад. Срок обучения сократили до четырех лет, не уменьшая при этом объем программы. Были перебои с отоплением и освещением, не хватало учебников, у студентов нередко не было бумаги для записи лекций. Приходилось писать на старых газетах, журналах, книгах, прямо поверх текста, цветными чернилами (черными, фиолетовыми, зелеными, красными, кто какие мог раздобыть).

Не хватало еды. По хлебным карточкам и пайкам выдавали 400 граммов хлеба и чашку ржаных галушек в день, за которыми обычно простаивали в очереди по полтора часа. Александра Серкина, секретарь комитета комсомола ИГМИ, вспоминала: «В учебное время питались в столовой, где по карточкам каждому выдавали 600 г. хлеба и галушки из ржаной муки. Этого, конечно, не хватало, некоторые студенты болели дистрофией, им в профкоме выдавались дополнительные пайки, состоящие, опять же, из галушек и брусничного напитка. В столовой давали настой хвои. Весной специально выделяли студентов для сбора черемши, которая шла потом в рацион питания в студенческой столовой».

Студентов 4-го курса лечебного факультета вместо практики в течение полугода обучали по программе пятого курса. «Учились с 8.00 до 15.00 и с 17.00 до 22.00 без выходных, — вспоминал выпускник 1941 года Нагибин, — а когда получили диплом, то, открыв его, обнаружили в нем повестку».

Преподаватели мединститута в годы войны не только проводили занятия, консультировали, оперировали, они умудрялись еще и писать диссертации, заниматься наукой. Исследовательская работа была переключена на нужды военного времени. В эти годы написаны работы, вошедшие в золотой фонд российской науки. Предметом изысканий ученых стали новые способы лечения огнестрельных ранений, травм и осложнений. Например, Ходос в годы войны написал работу «Травматические повреждения и огнестрельные ранения нервной системы».

Новую тогда процедуру — переливание крови — внедрили в лечебный процесс сотрудники кафедры биохимии Иркутского меда. Вопросы консервации крови также активно исследовали в то время. Многие открытия тут же применялись на практике — в больницах и госпиталях. Практикующие в госпиталях врачи за эти годы наработали много интересных методик, которые впоследствии помогли им написать научные работы и стать высококлассными специалистами в своих областях медицины.

В эвакогоспиталях пациентам оказывали комплексную помощь: практиковались физиотерапия, грязе- и парафинолечение, даже психотерапия. Многие бойцы получали на фронте не только физические, но и серьезные душевные травмы.

В годы войны складывались блестящие тандемы врачей. Например, один проводил раненому нейрохирургическую операцию, другой — глазную. В особо сложных случаях практиковалось и проведение врачебных консилиумов.

Студенты-медики не оставались в стороне от общественной работы: помогали семьям фронтовиков, заготавливали дрова, приносили нуждающимся продукты. Шефствовали над детьми, эвакуированными в Иркутск, дежурили в госпиталях. Читали раненым книги, писали письма их родным, выступали с концертами, помогали при разгрузке эшелонов с ранеными. Среди работавших в иркутских госпиталях студентов-медиков были и дети врача, давшего начало целой династии медиков, Антонина Миловзорова.

Обуздал хаос

В семье Миловзоровых была такая легенда. Мама Антонина Евгеньевича, дворянка, находившаяся в родстве со Столыпиным, влюбилась в своего учителя музыки и сбежала с ним из дома. Она родила четырех сыновей. Самый любимый из них, Антонин, и положил начало династии иркутских врачей.

Окончив медицинский факультет Томского университета, Антонин Миловзоров становится военным врачом. В гражданскую войну он был мобилизован в армию Колчака, но потом перешел на сторону красных. После гражданской войны врач переезжал из города в город. В Чите Антонин Евгеньевич открыл медучилище, госпиталь, организовал общество врачей и знаменитый курорт «Молоковка». В семейном архиве врача долгое время хранилось письмо Василия Блюхера Миловзорову с просьбой обеспечить маршалу и его супруге отдых на курорте.

В 1933 году Миловзорова откомандировали в Иркутск и назначили руководителем спецсектора РОККа (общества Красного Креста). Тогда-то он и разрабатывает план развертывания в нашем городе госпиталей на случай войны. В Великую Отечественную все госпитали были открыты согласно плану Миловзорова.

В 1935-м он переходит на гражданскую службу и работает главным врачом Иркутской центральной больницы (Кузнецовской). Именно Миловзоров вывел из состава больницы психиатрическое отделение, ставшее самостоятельным медучреждением.

В начале войны Антонина Евгеньевича назначают начальником резервного госпиталя, а затем самого крупного иркутского эвакогоспиталя, располагавшегося в гостинице «Сибирь». С 1941 по 1945 годы он возглавлял четыре эвакогоспиталя, слыл прекрасным организатором, способным даже в тяжелых стрессовых условиях выстроить функционирование медучреждения четко и грамотно. Надо было организовать работу персонала — от врачей до санитаров.

Когда в тыл начали поступать первые составы с ранеными, началась неразбериха. Не хватало коек, перевязочных материалов, рент­ген-аппаратов. С продуктами были серьезные перебои. Но Миловзоров смог быстро обуздать хаос и отладить работу. При госпиталях он развернул подсобные хозяйства, где выздоравливающие выращивали овощи. Также были открыты специальные палаты со швейными машинками и токарными станками, где солдаты оказывали госпиталю посильную помощь.

Миловзоров создавал бригады выздоравливающих, делая упор на трудотерапию. Эти бригады выезжали в деревню, где помогали колхозникам. Врач полагал, что несложная работа помогает солдату восстановиться физически и психологически, почувствовать свою востребованность. Не все медики были согласны с такими методами, полагая, что раненым излишняя физическая нагрузка может навредить, и отдавали предпочтение физиопроцедурам и курортному лечению.

По воспоминаниям современников, Антонин Евгеньевич был истинно интеллигентным человеком, но при этом жестким и властным, умеющим добиваться поставленной цели. Прекрасный администратор, он блестяще проявил себя и в мирное время.

После войны он переводит иркутское здравоохранение на мирные рельсы: сворачивает госпитали и вместе с доктором Базилевской открывает институт ортопедии и травматологии и сеть диспансеров — психоневрологический, туберкулезный, кожно-венерологический. За безупречную работу Миловзоров был награжден Орденом Красной звезды и Орденом Красного знамени.

«Я махну вам крылом»

У Антонина Миловзорова и его жены Ольги было четверо детей. Все они стали врачами. Сын Юрий с первого дня войны пошел на фронт. Был старшим врачом полка, затем ведущим хирургом в иркутском госпитале. После войны работал главврачом в институте ортопедии и травматологии. Но, оперируя под рентген-аппаратом, получил большую дозу облучения, заболел лейкозом и умер.

А три сестры — Ирина, Ольга и Светлана Миловзоровы — прожили долгую, драматичную и счастливую жизнь. Автор этого материала встречалась с сестрами в конце 1990-х годов. Тогда они были уже в довольно преклонном возрасте и не выходили из дома. Эти удивительные женщины всю жизнь отдали медицине. Их общий трудовой стаж был равен 230 годам.

Старшая Ирина окончила мединститут в 1941-м. А в 1942-м ее направили работать в эвакогоспиталь. Там пришлось заниматься хирургией, хотя по специальности Ирина была терапевтом. Отец очень хотел, чтобы дочь стала военным медиком.

«Это был колоссальный, нескончаемый поток раненых. Приходил эшелон — его разгружали. Ребята поступали к нам без рук, без ног… Им делали протезы, подлечивали, и они уезжали. Представьте, больной от пояса и ниже в гипсе… А перевязки! Парень сидит и от боли зубами скрежещет, и тебе его жаль до слез. Были очень тяжелые случаи. Помню, один солдат, лишившись обеих рук, умолял: «Убейте меня, я ведь даже в туалет сам сходить не могу!» Другому пареньку, совсем молоденькому, оторвало и руки, и ноги. Раненые с ним, как с ребенком, обращались. Это был конченый человек, изувеченный войной. И таких было не счесть. В отношении к больным мы не позволяли себе ни малейшей небрежности. И «утки» выносили, и гнойные раны обрабатывали».

Ирине, как и другим медработникам, приходилось тяжело. Ела она один раз в день (конина и две ложки перловки), теплой одежды не было. Бегала на работу в калошах. Только в конце войны Антонин Евгеньевич сшил ей кирзовые сапоги. А обход больных она делала с «летучей мышью» — керосиновым фонарем, который ужасно коптил. Много раз сдавала кровь для раненых.

После войны Ирина Миловзорова была одним из самых известных терапевтов в Иркутске. Как-то у нее лечился летчик. Поправившись, он спросил своего врача: «Что мне для вас сделать? Может, махнуть вам крылом?» Сказано — сделано. В один прекрасный день здание клиники вздрогнуло: летчик опустил самолет так низко, что практически «помахал» Ирине крылом.

По лезвию бритвы

Средняя Ольга в войну была еще студенткой, но упросила отца взять ее медсестрой в госпиталь. Девушка ассистировала на операциях. Ведущий хирург Хузяханов любил оперировать с Олей, потому что, по его словам, «она только училась, была еще сырым материалом, ее можно было лепить и лепить». Однажды во время операции у Ольги зачесался нос, она не удержалась и потерла кончик. И тут Хузяханов как рявкнет: «Ты что сделала?» Студентка испуганно ответила: «Нос почесала». «А ты знаешь, на сколько метров обычно летит инфекция?» «На два метра». «Ну вот, понимаешь, что ты наделала!» — воскликнул хирург и вылил ей на руку пузырек йода. У девушки был ожог. Хузяханов три дня с ней не разговаривал, но потом подошел и поинтересовался: «Рука зажила? Иди готовься к операции!».

В другой раз больной убежал от Ольги прямо с операционного стола с открытой раной и зажимами — так боялся. Его поймали в коридоре. Ольге попало за то, что плохо привязала пациента.

Светлана во время войны была маленькой и болела дистрофией. Ее надо было хорошо кормить. Средняя Ольга сдала кровь и принесла домой крошечный кусок сливочного масла.

«Когда мама увидела ее руку, расплакалась, и масло это никому в горло не лезло», — рассказывала Светлана Антониновна.

Младшая Миловзорова долгое время работала главврачом областной психиатрической больницы. А психиатр, по ее словам, всегда ходит по лезвию бритвы. Даже в мирное время. «Неприятности меня преследовали, — рассказывала Светлана Антониновна. — Однажды сидела в приемном покое, ко мне подошел санитар, красивый, высокий парень Миша Алферов. «Ничего не бойся, — говорит он мне. — Сам погибну, а тебя защитить сумею». Через некоторое время меня срочно вызывают в острое отделение. Больные взбунтовались и устроили драку. Миша пытался их успокоить, а пациенты убили его, ударив в солнечное сплетение. Я бросилась к Мише, плачу и понимаю, что он ценой своей жизни всех нас защитил».

«Пусть чувство наше явится тайной»

«Многоуважаемая Нонночка! Решил дать ответ на твое письмо. Ночь, больные спят, слышу вздохи и изредка похрюкивания. Это мне не мешает дать ответ, касаясь подарка, мною изготовленного. Я лично преподношу его тебе, Нонночка, от чистого сердца, и ты его должна принять без капризов особенных. И пусть растет и крепнет наша дружба-любовь».

Эта красивая загадочная история случилась в госпитале на базе факультетских клиник. Медсестра Нонна Чекулаева делала больным процедуры в физиокабинете. Одним из ее пациентов был Иван Клевицкий. Обычный солдат, о котором мало что известно. Откуда он родом? Как жил до 1941-го, и как сложилась его судьба после войны? Мы вряд ли это узнаем.

— Мама всегда привлекала к себе внимание. Ее любили и уважали, — вспоминает дочь Нонны Сергеевны Татьяна Бережнова. — Веселая, неунывающая, внимательная. Соседи во дворе чуть что обращались к ней. Кому-то она перевязки делала, уколы ставила, советовала лекарства. Мама всегда много работала. Растила нас с сестрой одна, с отцом они развелись еще до войны. В 1941-42 годах с нами оставалась бабушка. А мама бегала в госпиталь, возвращалась поздно.

Татьяна Ильинична помнит, как однажды к ним в гости (они жили тогда в коммуналке на Желябова) пришел Иван Клевицкий. Они пили чай, разговаривали, солдат звал Нонну уехать с ним куда-то на запад страны.

Чем Нонна «зацепила» Клевицкого? Где он достал краски и холст для натюрморта, который написал для Нонны и подарил ей? Картина — копия натюрморта Ивана Хруцкого «Цветы и плоды» — долгое время украшала ее скромную квартиру.

— Солдат приходил к нам еще несколько раз. Но мама так и не решилась уехать с ним, — говорит Татьяна Бережнова. — Ведь здесь у нее были братья, поддержка семьи. Картина сначала висела у нас в квартире. Но когда с фронта вернулась мамина сестра, ей дали комнатку на Российской. Там были пустые стены, и мама отдала картину сестре.

Картина, написанная в госпитале, и письма, исполненные благодарности и нежности, — живое свидетельство той эпохи. Эпохи больших испытаний и настоящих чувств.

«И только ты одна могла сковать мои чувства, и было бы другое время, они бы нас сблизили… Я признаюсь, у нас, у тебя и у меня, есть что-то общее. Пусть оно останется неразрешенным и явится тайной».

За содействие в подготовке материала редакция благодарит заведующего филиалом «Солдаты Отечества» Сергея Трофименко и заместителя директора по учету и хранению фондов Музея истории города Иркутска Любовь Рубаненко.