Звук сердца матери

— Насколько ваша национальная музыка сегодня популярна в самой Тыве?

— Я бы сказал достаточно. Сегодня есть музыкальные школы и училища, где обучают игре на традиционных музыкальных инструментах и даже учат горловому пению. За последние 10-20 лет успело вырасти молодое поколение, которое серьезно занимается этой музыкой. В деревнях при местных сельских клубах тоже возникают народные коллективы, поющие национальные песни и играющие на традиционных музыкальных инструментах. Проводятся фестивали и конкурсы, где и мы участвуем в качестве членов жюри.

— Тем не менее именно про вас пишут, что вы самая известная российская этногруппа за пределами нашей страны. Чем можно объяснить ваше первенство?

— Даже не знаю. Наш коллектив возник в начале 90-х, когда фольклорная музыка толком не имела развития и существовала как бы сама по себе. Но в то же время Россия вообще в целом была большим открытием для западного мира. У нас получилось выехать, записать альбом, этой записью заинтересовались, и нас начали приглашать выступать. Само понятие World Music в Европе и Америке существует примерно с 60-х годов, когда многие известные музыканты начали ездить в Африку, Азию, Индию в поисках новых средств выразительности и нового звучания. Поэтому мы попали на благодатную почву, где люди уже были готовы воспринимать любую незнакомую музыку с большим интересом. И нас восприняли очень хорошо.

— Как нечто экзотическое?

— Не то что экзотическое — мир уже давно живет без таких понятий.

Музыка либо есть, либо ее нет. Поэтому они увлекаются и интересуются любой музыкой. Это сейчас появилось много мировых фестивалей, которые приглашают разных музыкантов со всего света, а раньше все более или менее варились внутри собственной культуры.

— У вас было множество совместных проектов с самыми разными музыкантами мира. Что вам дает такое сотрудничество, и какие из проектов, на ваш взгляд, получились наиболее интересными?

— Я думаю, сама музыка не имеет каких-то границ и какой-то конкретной аудитории. А когда мы играем с другими музыкантами, это прежде всего взаимный интерес. Мы пытаемся найти что-то общее в каждой культуре, какую-то объединяющую силу и делимся ею. Одним из таких проектов был наш совместный проект с болгарским хором и коллективом Moscow Art Trio. Несмотря на то, что все мы по отдельности вроде бы исполняем разную музыку, все равно есть какие-то корневые вещи, перекликающиеся в общем настроении. Это была идея Михаила Альперина и Сергея Старостина из Moscow Art Trio. Мы искали нечто близкое по духу, душевному состоянию, а не по нотам. И этот проект меня впечатлял всегда, это было действительно мощно, сильно и, вне всякого сомнения, круто. Мы гастролировали с ним в Америке, в Европе и в России и везде его принимали очень хорошо. Но проблема была в том, что этот проект довольно дорогой, и с течением времени он просто прекратился по финансовым соображениям.

— Можно ли сказать, что западная публика уже больше ориентирована на такие кросс-культурные проекты, чем на чистую аутентичную музыку?

— Я бы так не сказал. Такие проекты интересны сами по себе, когда они случаются. Тут дело вкуса, опыта и убежденности, что найденные общие точки будут интересны всем. Каждому плоду свое место.

— Что вас самого привлекает в этой музыке?

— Прежде всего эмоции.

Несмотря на расовые, национальные, культурные различия, между людьми есть точки, где все мы совпадаем. Плачем и смеемся мы все примерно одинаково.

И разница в музыке, с одной стороны, стирается, но в то же время накапливается и отдается. Мне это нравится.

— Вы ведь как раз и стремитесь к неким корневым вещам в том, что вы делаете.

— Да. Наш принцип состоит в том, чтобы, как археолог с кисточкой, аккуратно очищая от лишнего, выискать сердцевину своей национальной музыки. Но оказывается, она есть в каждой культуре, в каждом народе, и, когда очистишь, все в чем-то похожи. В эмоциональности, в ритмах…

— Традиции горлового пения присутствуют во многих национальных культурах мира, не только у тувинцев. Откуда это взялось? Ведь это не очень естественные звуки для человека.

— Ученые пытались выяснить, откуда берет истоки эта традиция, и пришли к выводу, что, возможно, это какой-то протоязык. Возможно, человек еще не умел говорить, но он уже орал, рычал, пел и как-то выражал свои эмоции. И единственный музыкальный инструмент, который у него был и остается и никто его не отберет, это горло.

— И все-таки горловое пение — это уникальное умение, которому просто так не научишься.

— А учиться и не надо. Нужно присутствовать при этом, как мы присутствовали при наших отцах, дедах и прадедах, которые этим занимались. Тут ничего особенного нет на самом деле. В Центрально-Азиатском регионе люди поют так, в Италии допелись до оперы, у русских своя голосовая подача, каждый народ поет по-своему.

— А в горловом пении этот особенный звук подражает природе?

— У нас есть техники пения, непосредственно связанные со звукоподражанием, но в целом горловое пение — это скорее эссенция слов, верх эмоционального напряжения. Ведь не все можно выразить словами, и поэтому человечество придумало, в том числе музыкальные инструменты, которые дают эмоциональную окраску. И здесь так же. Ведь при горловом пении возникает очень серьезное внутреннее напряжение, мышечное, эмоциональное. Мы говорим «горное каргыраа» (один из стилей горлового пения — прим. ред.), но ведь горы в буквальном смысле не поют. Однако нам кажется, что они именно так звучат.

Сейчас обнаружили, что космос, оказывается, тоже звучит. Значит, в начале всего была волна, звук, все произошло от вибрации. И человек, находясь один, в горах или в степи, чувствует это подсознательно, ему хочется это выразить.

— Но в ваших песнях есть слова, это не просто вибрации.

— Конечно, это песни, со своим текстом. Для тувинцев это так называемая ландшафтная поэзия, аллегорически описывающая то место, в котором находился певец во время ее сочинения.

— Вы исполняете традиционные песни, которые пели ваши предки несколько веков назад. А сколько вообще сохранилось такого материала? Сколько песен в вашем репертуаре?

— Их, может быть, не так много, но на наш век точно хватит. В нашем репертуаре порядка ста традиционных песен. С другой стороны, мы исполняем и более новые песни, например, написанные в советский период, в 60-70-е годы прошлого века, но уже тоже ставшие народными. Однако в нашем репертуаре все равно 95% традиционных песен. Мы стараемся использовать те же слова, ту же мелодию и те же традиционные музыкальные инструменты, которые использовали задолго до нас.

— Я видел в записи ваш совместный проект «Дети выдры» с Владимиром Мартыновым и ансамблем Opus Posth на стихи Велимира Хлебникова. Мартынов, и как теоретик, и как действующий композитор, тоже ведь давно стремится отыскать и явить миру некую протомузыку.

— Они поэтому нас и пригласили, потому что услышали в нашей музыке подобные устремления.

— Значит, можно сказать, что вы тоже стараетесь приблизиться к самой первой вибрации вселенной?

— Конечно. Например, мы для этого используем наш кенгирге (большой двухсторонний барабан, модернизированный перкуссионистом группы Алексеем Сарыглар из музыкального инструментария буддизма — прим. ред.), имитирующий звук сердца матери. Это первый звук, который ты слышишь, даже еще не родившись. Когда ты в животе у матери, весь мир для тебя именно так и звучит. А когда ты рождаешься, он начинает звучать совсем по-другому.

Антон Кокин