За гранью видимого

Один из самых интересных и востребованных иркутских живописцев Сергей Элоян уверен, что настоящий художник должен стремиться отражать духовный мир, те его сущности и явления, которые нельзя увидеть и потрогать. Однако сам он уже больше года не занимается живописью не потому, что разучился это делать. Сегодня все его время посвящено внутреннему убранству Князе-Владимирского храма, роспись которого ему заказал настоятель церкви. Сергей Элоян охотно берется за новые для себя области творчества, всегда стремясь узнать что-то новое. Об этом и многом другом он рассказал в интервью «Иркутской области».

Сергей Элоян: «Мое понимание искусства, его целей и задач, близко примыкает к тому, как его понимали иконописцы».

— Около трех лет назад я познакомился с отцом Алексием, который тогда был настоятелем церкви в Саянске. А когда его перевели в Иркутск в Князе-Владимирский храм, он предложил мне заняться его оформлением. Причем не только росписью внутри, но и разработкой всего внутреннего наполнения: чтобы в едином стиле было все, начиная от предметов богослужения до росписи стен и разработки иконостаса, престолов, жертвенника и так далее. Эта работа не просто новая для меня, она требует совершенно другого подхода и совсем других знаний, которых у меня просто не было. Три года занял только процесс подготовки.

Я продолжаю штудировать книги по русской иконописи, храмовому устройству и так далее, но уже приступил и непосредственно к своей работе. Начал с оформления входной часовни: мне так легче входить в объем — с небольших ступенек приближаться к большим задачам. Пока, слава богу, все идет достаточно успешно, хотя я боялся, что могут быть ляпсусы в богословском плане. Ведь в храмовом искусстве все очень четко увязано, продумано, у каждой детали свое место, все взаимосвязано и символично.

— Естественно, вы бы не взялись за эту работу, если бы не были глубоко верующим человеком. Вы были крещены в детстве?

— Нет. У меня была обычная семья, родители — комсомольцы, и соответственно атеисты. Хотя получилось интересное совпадение: меня назвали Сергеем, а мой день рождения 8 октября — это день святого Сергия Радонежского. Но сам я крестился во взрослом возрасте, в 30 лет, и сознательно пришел к вере.

Практически во всех его работах есть отсылки к православной культуре, героями многих полотен становятся ангелы, а некоторые картины впрямую посвящены христианским праздникам (например, Пасхе) или святым, но сам художник не навязывает свою веру ни зрителю, ни собеседнику.

— Мне просто всегда была интересна эта область. Мое понимание искусства, его целей и задач, близко примыкает к тому, как его понимали иконописцы. Показывать не физический, осязаемый мир, а находить формы для отражения духовного мира, тех сущностей и явлений, которые нельзя увидеть и потрогать. В этом и есть смысл искусства для меня — отражать то, что лежит за гранью видимого.

Сергей Элоян говорит, что рисовал столько, сколько себя помнит. Даже самые ранние детские воспоминания связаны у него с рисованием. Хотя в художественной школе он никогда не учился, и даже детскую студию посещал крайне мало. Зато сразу решил поступать в Иркутское училище искусств и сделал это с первого раза. Но не на живопись, благодаря которой прославился, а на декоративное отделение.

— Декоративное отделение отличалось тем, что предоставляло полную творческую свободу в живописи. Если, скажем, на педагогическом отделении ставились чисто академические задачи, все должно быть по правилам, то мы делали вроде как декоративную живопись, которую каждый мог понимать по-своему. Было поле для экспериментов. Благодаря этому я только выиграл: потому что больше испробовал, многое понял в живописных возможностях, — рассказывает он. — Нас учили более широко: с одной стороны, живопись и рисунок, а с другой — оформительские вещи, пространственная композиция и так далее. Мне это, кстати, помогло в дальнейшем, когда я поступил в Красноярский институт на специальность «интерьер». И это тоже сыграло положительную роль, потому что, кроме живописи и рисунка, мы очень много занимались архитектурой, пространственными решениями и так далее. Все это помогло более разностороннему развитию. Поэтому мне было достаточно легко начинать заниматься новыми для себя областями творчества.

— Например, книжной графикой…

— Да. Когда иркутский издатель Геннадий Сапронов, ныне покойный, попросил меня оформить книгу, я согласился и без труда вошел в эту новую для себя область. Поскольку было понимание каких-то базовых законов, было легко переключиться.

— А в каких еще областях вы работаете, не связанных впрямую с живописью?

— Я очень много времени занимался музейными экспозициями. Иркутский музей связи, Музей истории города, Краеведческий музей в Усть-Орде, Музей истории «Иркутскэнерго», Музей истории Политехнического университета, оформлял экспозицию в Музее Колчака, Музей городского быта — везде был автором проекта оформления, и в большинстве из них сам эту экспозицию выстраивал. Так что мои дизайнерские работы связаны в основном с музеями. Я вообще люблю историю, мне интересно контактировать со старыми вещами, элементами культуры, это любопытно и в плане получения информации, ведь в процессе работы узнаешь много нового.

Старые вещи хранят в себе мощную историческую память — их интересно разглядывать, ведь каждая из них уникальна, штучна. Плюс само музейное пространство, с ним тоже очень интересно работать. Оно должно быть немного театральным, чтобы создавать иную среду, атмосферу. И решать эту задачу тоже любопытно различными средствами. Например, в Музее связи я старался создать эффект присутствия, и рабочее место телеграфиста я оформил так, что он будто куда-то ненадолго отошел: стул немного отодвинут от стола, на спинку наброшен форменный пиджак, на столе — чашечка с чаем, пенсне тут же лежит… Создается ощущение подсмотренной сценки.

— А приходилось ли вам когда-нибудь делать театральные декорации?

— Было несколько заказов, но почему-то ни одна из постановок не состоялась, хотя, на мой взгляд, сделано было все достаточно неплохо. Последнюю работу я делал для Иркутского музыкального театра им. Н.М. Загурского в 2005 году, когда там главным режиссером была Наталья Печерская. Она хотела поставить балет на музыку Карла Орффа «Кармина Бурана» и заказала мне декорации. Идея была очень хорошая, и я сделал проект, который ей понравился, но она неожиданно уехала из Иркутска, и постановка осталась нереализованной. А сейчас, кстати, я работаю над еще одним театральным проектом. Руководитель театральной студии Иркутского авиазавода, актриса драматического театра Ольга Шмидгаль ставит там «Год чуда и печали» Леонида Бородина. Я когда-то оформлял эту книжку, изложил им свои идеи, им понравилось. И в этом году спектакль вроде бы должен быть выпущен.

— А книги вы продолжаете оформлять?

— Да. Правда, уже не в тех объемах, в которых это было при издателе Геннадии Сапронове, но его издательство осталось, оно по-прежнему выпускает книжную серию к литературным вечерам «Этим летом в Иркутске». В прошлом году я оформил две книги из этой серии. Заказывают мне книги иногда и другие издательства, в том числе московские. А сейчас я работаю над оформлением подарочного издания книги «Дерсу Узала», которое должно выйти во Владивостоке в этом году.

Сергей Элоян — один из самых востребованных художников Иркутска. Если перечислить все виды деятельности, которыми он занимается, получится довольно внушительный список. Живопись, книжная графика, храмовое искусство, архитектурное проектирование, музейные экспозиции — каждый заказ требует не только большого труда, но и просто временных затрат. А, кроме того, он преподает архитектурно-дизайнерское проектирование в Иркутском политехническом университете. Однако сам он говорит, что привык много работать.

— Я просто так устроен, что мне работать интереснее, чем отдыхать. Нельзя сказать, что я совсем не отдыхаю, но отдыхать мне как-то быстро становится неинтересно. В лучшем случае я могу день провести с книжкой, выехать на природу, но уже на следующий день мне становится скучно. А поехать куда-то и пролежать там три недели на пляже — это для меня просто невыносимо. Для меня это пытка.

— Вы всегда были таким трудоголиком?

— Нет, конечно. Я был самым обычным — сначала ребенком, потом подростком и юношей. Наверное, все изменилось в процессе учебы в Красноярске. Я поступил в Красноярский художественный институт уже в зрелом возрасте, после окончания училища искусств и службы в армии. К этому времени у меня уже было серьезное отношение к учебе — не тратить в пустую ни минуты, а все время отдать тому, чтобы набраться опыта и знаний. Была цель стать профессионалом хорошего уровня.

В то время это был очень молодой вуз, и в этом было определенное преимущество. Все педагоги были молодыми и с каким-то задором — всем хотелось попробовать что-то новое. Сложилась очень хорошая рабочая атмосфера, и условия были такими хорошими, так что нас буквально выгоняли из института по вечерам. Выключали свет, не давали приходить в выходные. И мы пролазили в окна, чтобы поработать. Там, помню, было четыре вахтерши: две из них были хорошие, потому что разрешали нам остаться на ночь в институте, а две плохие, потому что выгоняли нас домой в общежитие.

Видимо, я именно тогда получил какой-то разгон, и инерция такого отношения к работе осталась до сих пор. Нужно максимально использовать время, чтобы успеть сделать как можно больше. С возрастом я убеждаюсь в справедливости такого отношения, потому что жизнь достаточно короткая, и уже сейчас понятно: многое из того, что хотелось и хочется сделать, уже просто не успеть.

Ведь профессия художника, в отличие от других творческих специальностей, требует просто физически очень много времени, чтобы воплощать свои творческие идеи. Плюс у меня еще такая специфическая творческая манера, которая требует много детальной проработки. Это процесс достаточно тяжелый и трудный, со своими мучениями.

Одна из особенностей творческого стиля Сергея Элояна состоит в тщательной прорисовке мельчайших деталей. Даже большие объекты на картинах нарисованы мелкими штришками. За счет этого часто достигается эффект объемности изображения.

— А когда сложилась ваша манера письма? Вы ведь действительно один из самых узнаваемых художников с ярко выраженным авторским стилем.

— Я задумался над формированием собственного стиля на последних курсах института. Это время совпало с началом 90-х, когда открылись шлюзы, поднялся железный занавес и в Россию хлынул поток информации, связанной с мировым искусством, которого до этого никто не знал. Я пару лет лихорадочно пробовал разные манеры, много экспериментировал, ездил в разные дома творчества, пытался работать и в чисто абстрактной живописи, и в гиперреализме, а потом по счастливой случайности оказался на международном пленэре в Болгарии вместе с группой художников. Именно там как-то само собой все сложилось. То, что до этого накапливалось, выстроилось во что-то определенное. Конечно, с тех пор моя манера несколько изменилась, но основные черты сложились именно тогда.

— Как вы сами для себя формулируете стиль, в котором пишете?

— Я не очень об этом задумывался. Искусствоведы назвали это «романтическим символизмом», а я одно время для себя это называл метареализмом по аналогии с метафизикой. Но в принципе меня не очень волнует терминология. Мне достаточно того, что у меня есть свой мир с определенными рамками, которые позволяют отличать мои работы от других художников, а к какому они относятся стилю или течению, это все не так уж и важно.

Сергей Элоян известен еще и тем, что у него в собственности практически нет своих работ. В мастерской набирается примерно с десяток картин, все остальное — куплено коллекционерами.

— Это целая проблема. Потому что есть несколько приглашений сделать выставку — в Москве, Санкт-Петербурге, серию выставок в Болгарии. А я не могу ничего ответить. Одно дело просить работы у коллекционеров на время для выставки в Иркутске, и совсем другое — для других городов или стран. И далеко везти, и неудобно просить.

Антон Кокин