Вне Победы. Люба Теплякова

Для маленькой Любы Тепляковой, которая в свои только что исполнившиеся 11 лет узнала о самой страшной и беспощадной стороне жизни, 9 мая 1945 года не было праздником. Ее мама и бабушка не отправились в Усть-удинский клуб на общее торжественное собрание, а в душе девочки были смешанные чувства — непричастность, даже почему-то стыд. Ведь из-за странной коллизии судьбы она была дочерью не отважно сражающегося воина, а врага народа…

Репрессии

Из всей нашей семьи на фронте побывал только дядя, все остальные мужчины были репрессированы: дед, отец, братья матери и отца. Мой дед, Петр Алексеевич Лбов, был плотником, строил мост через Ангару. Спустя несколько лет после строительства ему предъявили обвинение в том, что он специально внес в конструкцию что-то такое, отчего мост со временем рухнет. Абсурд, мост стоит до сих пор. Но тогда его арестовали и расстреляли. Мой отец, Леонид Федорович, был начальником статистического управления. Однажды, после того как прошла перепись населения, отец пришел домой с очередного совещания и попросил мою маму, Елизавету Алексеевну, убрать со стены одну фотокарточку. На ней были изображены все руководители, участвующие в переписи населения по Иркутской области. Все из них оказались врагами, всех уже забрали, остался только один отец. Мама убрала фотографию, и через несколько часов, глубокой ночью за ее мужем пришли… он был последним.

Репрессированный мамин брат отбывал 10 лет в республике Коми, а отец брата на Колыме. Первый дядя заболел белокровием, а второй подхватил туберкулез.

Единственный выживший после «чистки» мужчина в доме — шестнадцатилетний Петр, мой дядя. За «преступления», обоснованные только тем, что он из семьи врагов народа, он несколько раз сидел в тюрьме, а во время войны прямо из места заключения попал в штрафбат. Так как оттуда нельзя было писать письма, в течение всей войны мы не знали, живой ли он. Моя бабушка, Марья Егоровна, очень страдала, как и все мы, из-за своего сына. Однажды к ней привязалась цыганка, желавшая рассказать про ее сына на фронте. Гадавшая предсказала, что он вернется домой раненым, и даже изобразила, как он будет ходить после своего ранения. Так и получилось, бедный Петя еле ковылял со своей перебитой стопой! На этом испытания парня не кончились — его и после войны два раза сажали в тюрьму. От такой жизни он сильно пил — с тем, что он пережил, наверное, и нельзя было не пить… Орден боевого Красного знамени Петру Алексеевичу вручили только в начале 90-х годов.

О трагедии наших родных взрослые всегда умалчивали, но мы с раннего детства ощущали, что у нас не все так, как в других семьях. В течение военных лет одноклассники рассказывали о полученных письмах с фронта, а нам было абсолютно нечем поделиться.

Сильно запомнился день, когда узнали, что наши победили. Я иду в школу, а мне навстречу старшеклассники. Спрашиваю: «Почему не в школе?» Они: «Так война же кончилась! Какая тут учеба». Все дети побежали домой, рассказывать родным о радостном известии. А мы словно были в стороне от всеобщего ликования. Хотя, как я выяснила много позже, у нас была репрессирована чуть ли не половина мужчин в селе. Просто об этом никто никогда не говорил.

Школа

В год, когда начиналась Великая Отечественная война, я пошла в первый класс. С детства сильно болела, и фельдшер посоветовал отвезти меня на обследование в Иркутск (из Усть-Уды до областного центра можно было добраться только на пароходе). И вот мы с бабушкой уже вернулись в свою родную деревню, пришли с пристани и буквально только перешагнули порог дома, как по радио-тарелке, висевшей на самом почетном месте, раздалось сообщение о начале войны.

Учеба в военные годы значительно отличалась от учебы в мирное время. Перед началом занятий все школьники ежедневно выстраивались в широком коридоре (здесь проводились все собрания и даже уроки физкультуры), и учитель географии, Петр Михайлович Молоков рассказывал о событиях на фронте, давал нам так называемую политинформацию. Затем все хором исполняли гимн Советского Союза. Также раз в месяц на общей линейке озвучивались фамилии тех учеников, чьи родители не заплатили за учебу в школе. Помню, бедные дети съеживались от звучавшего, словно удары плети, списка. К счастью, фамилию Тепляковы никогда не называли — наша мама всегда отдавала все долги в первую очередь.

После зарядки начинались уроки. С первых годов войны была острая нехватка бумаги. Выходили из положения следующим образом: младшеклассники оттачивали навыки письма на специальных грифельных листочках, с которых можно было стереть выведенные грифелем буквы и использовать страницы заново; а школьники постарше писали в обыкновенных книгах, прямо между строк. Учебников тоже недоставало — например, когда я училась в четвертом классе, у нас был всего лишь один учебник по географии на весь класс.

После уроков дети шли домой обедать и затем опять возвращались к школу — их направляли копать картошку, собирать колосья за тракторами и выполнять другую работу на колхозных полях.

Понятно, что в те годы было не до игр, но даже тогда сообразительные детишки находили себе любопытные развлечения. Недалеко от нашего дома располагалась река Еловка (по берегам рос ельник). Туда поселяне свозили свой мусор — различные тряпки, стекло. Там мы и находили наши стеколютки, как мы их тогда называли, — осколки от различной посуды и прочей утвари. Всем так нравилось ими играть, мы хвастались друг перед другом, обменивались нашими трофеями.

В целом дети между собой ладили неплохо. Но случались, конечно, и ссоры. Больше всего въелось в память, как одна девочка во время подготовки к школьному спектаклю (да, у нас была очень развита самодеятельность) назвала меня «троцкисткой». А Троцкий, как мы изучали по учебникам, — главный враг страны. После такого оскорбления я долго плакала.

Питание

Голод в те времена был страшный, особенно уже после войны — в 46-м, 47-м, когда в стране была полная разруха. Семьи спасало только наличие своего скота. У нас были корова, каждый год рожавшая теленка, свиньи, овцы (их закалывали редко, шерсть шла на чулки), курицы. Птица зимой жила прямо на кухне, в курятнике, летом ее выпускали на улицу. Помню, от мясного рациона (больше есть было нечего) у нас с сестрой Ниной все руки были к коростах.

Младший сын бабушки, Вениамин Лбов (ему тогда было 15 лет), работал в колхозе на тракторе, на трудодни, насчитанные за год, ему выдавали немного муки. Бабушка из этой муки пекла вкуснейший хлеб; кроме других ингредиентов, там был и картофель.

Нам, как детям врагов народа, не полагались карточки на хлеб. Но уполномоченная обкома партии, Лидия Ивановна Тамм (она является почетным гражданином Иркутска), давала нашей маме тайно заветные талончики — говорила: «Бери, тебе же детишек кормить».

Но даже то немалое, что мы имели из продовольствия, мы должны были отдавать на нужды фронта. Например, масло. В зависимости от количества коров (не принималось во внимание ни число членов семьи, ни число детей) действовала разнарядка о бесплатной сдаче масла. «У нашей коровы молоко было очень жирное — аж 6%, и мы поступали следующим образом. Сдавали вместо масла сливки (их вес особым образом пересчитывали). То, что оставалось от сепарации — обрат — мы могли забрать себе. Из него моя бабушка, Мария Егоровна, делала и творог, и простоквашу, и кашу с ним варила.

В нашем доме, который располагался в самом центре села, очень часто гостили различные путники, приезжавшие из других деревень в район по делам. Они брали у нас одежду, ткани, а в следующие свои приезды привозили какую-нибудь еду.

Роскошный пир у нас был после войны, когда в Усть-Уде жили военные, переправляющиеся в Японию. У нас поселился генерал с двумя адъютантами — Гришей Большим и Гришей Маленьким, как мы их называли. У них были продукты, из которых самое ценное для нас — гороховая мука и сахар. Благодаря этой провизии бабушка делала для нас всех хрустящие сушки.

Одежда

Перед своим отъездом проживающие у нас военные подарили нам парашютную ткань. Из нее мама еще долгое время шила нам платья и другую одежду. Светло-коричневая ткань была очень приятная, она напоминала нам об отважных воинах.

Летом мы бегали босиком, а к осени надевали сапожки — их нам смастерили из кожаной куртки, оставшейся от отца.

Еще запомнились посылки из США, которые все люди получали после войны. Главный трофей там был — зеленые брезентовые ботинки на толстой деревянной подошве. Все в нашей деревне мечтали их заполучить.

Работа

Моя мама с седьмого класса работала учительницей — была направлена в деревню ликвидировать безграмотность (тогда все ученики от самых малюсеньких до здоровенных сидели вместе в одном классе). В годы войны, чтобы прокормить нашу большую семью, мама работала на трех работах: бухгалтером в районо и колхозе, также трудилась на печатной машинке. В то время в конце любого документа обязательно приписывалось: «Победа будет за Нами». Однажды мама, на секунду отвлекшись из-за недостатка сна (она приходила домой, когда все домашние уже спали), перепутала стоящие рядом буквы «а» и «и» и напечатала «Победа будет за ними». Маму тут же арестовали, и отпустили только тогда, когда она расписалась, что будет доносить на односельчан, каким-то образом настроенных против русских в войне. Естественно, она ни на кого не доносила, но ее несколько раз допрашивали сотрудники милиции.

Воспоминания Любови Леонидовны Климовой (Тепляковой) записала внучка, корреспондент АН Анастасия Елизарова