В сердце музея

С экспозицией Иркутского областного художественного музея им. В.П.Сукачева и историей его создания лучше всего знакомиться непосредственно в выставочных залах. Никакие статьи в газетах или журналах не смогут передать те ощущения и впечатления, которые дают произведения искусства. А вот побывать в служебных помещениях главного музея Иркутска, узнать, как хранятся и реставрируются великие полотна — такая возможность предоставляется далеко не каждому. Корреспонденты журнала «Иркутская область. Siberia» побывали в святая святых Иркутского художественного музея и готовы приоткрыть завесу его тайн.

Рождение коллекции

Известно, что Иркутский художественный музей родился из частной коллекции картин и скульптур бывшего городского головы Владимира Платоновича Сукачева, который, переехав в Петербург в 1898 году, оставил в наследство городу свою галерею. Создание в родном городе доступного для всех художественного музея было его мечтой, которая, впрочем, осуществилась лишь после его смерти. Получив хорошее образование в Киеве и Петербурге, Сукачев являлся знатоком и большим ценителем изобразительного искусства и свои первые приобретения сделал, еще будучи студентом. Ему было близко творчество русских художников, особенно тех, которые отражали жизнь простого народа. Именно поэтому для своей картинной галереи он приобретал полотна Репина, Платонова, Маковского, Верещагина, Айвазовского…

Иркутский художественный музей родился из частной коллекции картин и скульптур бывшего городского головы Владимира Платоновича Сукачева

«Например, одну из самых ценных картин коллекции, работу «Нищая» Ильи Репина, Сукачев купил еще сырую, только-только написанную автором во Франции, — рассказывает директор Иркутского областного художественного музея им. В.П.Сукачева Елена Зубрий. — Интересен факт доставки картин в Иркутск, ведь этот период относится к тому времени, когда в Сибири еще не было железной дороги. Поэтому, если дело было зимой, произведения искусства привозились на санях, закутанные в меха».

В годы гражданской войны коллекцию галереи чуть было не разграбили, однако после национализации в 1920 году она получила защиту государства и стала разрастаться, пока наконец постановлением Совета народных комиссаров от 17 января 1936 года не была выделена в самостоятельный Восточно-Сибирский художественный музей (с 1937 года — Иркутский областной художественный музей). И лишь в 1990 году музею было присвоено имя его основоположника — Владимира Платоновича Сукачева.

«Сегодня коллекция художественного музея насчитывает более 23 тыс. экспонатов, причем за последние 30 лет она выросла практически вдвое, — с гордостью замечает директор музея. — Все экспонаты оригинальны, то есть подлинны, и хронологические рамки коллекции весьма широки: начиная от 30 тыс. лет до нашей эры и заканчивая сегодняшним днем. Коллекция объединяет живопись, графику, скульптуру, декоративно-прикладное искусство разных стран, народов и эпох. Это наиболее интересное художественное собрание от Урала до Тихого океана».

По словам руководства, коллекция носит универсальный характер, потому что объединяет искусство стран Востока, Западной Европы и России. Отдельное место занимает русское искусство, в котором выделяется искусство Сибири, которое вообще малоизвестно, особенно начиная с XVIII века.

Сегодня коллекция художественного музея насчитывает более 23 тыс. экспонатов, причем за последние 30 лет она выросла практически вдвое

Что скрывают запасники

Несмотря на огромное количество произведений искусства, в постоянной экспозиции находится всего 4% от всего собрания художественного музея. Резкий скачок экспонируемых предметов, по словам Елены Зубрий, произошел в 2000 году, когда начала работу Усадьба Сукачева, один из отделов художественного музея. «Однако за счет временных и выездных выставок музейщикам удается показывать в год около 10% своей коллекции», — уточняет главный хранитель музея Анна Парфененко. И тем не менее львиная доля экспонатов хранится в фондах. Любопытная деталь: экспозиционные площади всех отделов музея насчитывают около 4 тыс. квадратных метров, а фондохранилищ — всего 400 метров.

«Фондохранилище — это сердце музея», — говорит Елена Зубрий. Произведения искусства хранятся в трех разных залах. Этого требуют различные условия и способы хранения: так, графика занимает отдельный кабинет, живопись и скульптура — большой зал, и отдельно хранится декоративно-прикладное искусство.

«Самым страшным врагом графики является дневной свет. Именно поэтому работы хранятся в глухих ящиках, чтобы бумага не портилась, не выгорала и не крошилась, — рассказывает Анна Парфененко. — Графические листы хранятся в горизонтальном положении, они проложены специальной бумагой, предохраняющей произведения от различных грибковых заражений».

Именно в силу особенностей хранения графика экспонируется нечасто и в течение короткого периода. Средний срок проведения подобных выставок — месяц, максимум два. И желательно при искусственном освещении. Однако в постоянной экспозиции музея есть произведения графики. Чтобы избежать их порчи, каждая картина завешена шторкой, которую зритель должен самостоятельно отодвинуть, чтобы увидеть произведение.

Пополнение фондов — одно из приоритетных направлений работы любого музея, и иркутский художественный в данном случае не исключение

А когда не выставляются, листы хранятся в специальных стеллажах, похожих на библиотечные, с той разницей, что выдвижные ящики в них низкие и очень широкие. Произведения разнесены по техникам — отдельно хранится оригинальная графика: рисунки, акварели; отдельно — эстампы и печатная графика. Как говорит Анна Парфененко, музейные фонды насчитывают более семи тысяч произведений графики.

Хранилище живописи Анна Парфененко называет святой святых музея. Полотна хранятся в стеллажах двух типов: деревянных (в них каждая картина располагается вертикально в своем отсеке), и сетчатых (в этом случае картины находятся в подвешенном состоянии, прикрепленные к металлическим сеткам). «Наиболее экономичны сетчатые стеллажи, — рассказывает Анна Парфененко. — Такой способ хранения существует на протяжении нескольких веков, проверен временем, и пока что лучше ничего не придумано».

Доктора картин

Заведующую реставрационными мастерскими Светлану Тютикову коллеги по музею из других отделов называют доктором. В этом есть большая доля правды, ведь реставраторы действительно лечат произведения искусства, да и форма их рабочей одежды тоже говорит в пользу этой метафоры: они единственные в музее носят белые халаты.

«Да, мы доктора картин. В принципе у нас все так же, как в больнице: осмотр, опись состояния больного, анализы, пробы, диагноз и лечение. Но сначала мы выписываем назначение, и с ним выходим на реставрационный совет, который должен одобрить реставрационное задание, — рассказывает Светлана Тютикова. — А потом начинается лечение, и часто бывает так, что обнаруживается что-то еще».

Самым страшным врагом графики является дневной свет. Поэтому в силу особенностей хранения графика экспонируется нечасто и в течение короткого периода

«В нашей профессии самое важное — спасти, но не навредить, — добавляет другой реставратор музея, Галина Муравьева. — И, несмотря на опыт, мы все время советуемся друг с другом, придумываем что-то новое, потому что каждый холст ведет себя по-разному».

Весь реставрационный отдел музея состоит всего из двух человек. Раньше в нем работали пять человек, но молодые ушли из-за низких зарплат, хотя им и нравилось работать. «А для нас это уже жизнь», — говорит Галина Муравьева. Обе они работают реставраторами при музее уже более 30 лет. Первое образование — Иркутское художественное училище, затем Всероссийский научно-реставрационный центр имени Грабаря. «Здесь был филиал этого центра, единственный за Уралом, и мы работали именно в нем. В нашем ведении была Сибирь и Дальний Восток, 152 музея, — рассказывает Светлана Тютикова. — Но в 1992 году филиал упразднили, и мы перешли на работу в иркутский художественный музей».

В постоянной экспозиции есть первые произведения, которые отреставрировали Светлана Тютикова и Галина Муравьева. По словам реставраторов, картины чувствуют себя хорошо до сих пор. «Потому что все было сделано скрупулезно. Ведь по правилам после завершения реставрации картины должны выдерживаться в мастерских еще год, чтобы мы могли пронаблюдать их поведение в разные времена года. Потому что такие нюансы, как повышение влажности, включение и отключение отопления, могут сильно влиять на подрамник, на красочный слой, на холст, лак», — объясняет Светлана Тютикова.

Портрет долгое время хранился сложенным в несколько раз, из-за чего на полотне присутствуют многочисленные разрывы и осыпания.

В данный момент в реставрационных мастерских на лечении находится около 200 работ. И это только живопись и декоративно-прикладное искусство. «К сожалению, у нас в музее нет мастерской по реставрации графики, — говорит Анна Парфененко. — Это существенная проблема, но у нас давние дружеские связи с реставрационными мастерскими Эрмитажа, они нам отреставрировали уже несколько сотен листов».

Когда «пациент» поступает в «больницу», первым делом его фотографируют. Этот процесс называется фотофиксацией. Также при помощи фотографии фиксируются все этапы работы, еще один снимок делается в финале. И у каждой работы есть такая учетная карточка, как в больнице.

Основная проблема, по словам сотрудников, заключается в том, что музей располагается в здании, не приспособленном под экспонирование произведений искусства. «В залах нет климат-контроля, а климат между тем меняется, меняются времена года, окна не везде пластиковые, поэтому пропускают пыль, выхлопные газы, влагу. Все это проникает в выставочные залы и оседает на картинах, — жалуются реставраторы. — Старенькие картинки на все это реагируют и начинают плохо себя чувствовать: провисают, появляется кракелюр (трещины), в изломы забивается пыль, грязь. Между подрамником и холстом бывает столько грязи, что просто ужас! Причем эта грязь может прессоваться там веками, и ее очень сложно потом удалять».

В этом году музей готовит выставку, посвященную юбилею Дома Романовых. В частности, на ней должен быть представлен портрет губернатора Иркутской области Михаила Сперанского, выполненный неизвестным художником середины XIX века. «Несмотря на то, что это копия, она очень ценна, поскольку сделана в то же время, что и оригинал, а сам оригинал уже утрачен», — говорит Светлана Тютикова. Реставраторам предстоит привести в порядок края картины, поставить на холст заплатку, починить подрамник, добавить на него дополнительную планку, чтобы работа не провисала, и помыть полотно.

Весь реставрационный отдел музея состоит всего из двух человек

Еще один портрет, который предстоит вылечить к выставке, — в еще более печальном состоянии. Он долгое время хранился сложенным в несколько раз, из-за чего на полотне присутствуют многочисленные разрывы и осыпания. «Это довольно яркий пример того, в каком состоянии к нам поступают картины, — говорит реставратор Галина Муравьева. — А зачастую состояние работ бывает и хуже. Тогда приходится восстанавливать само изображение. Причем мы не имеем права посягать на авторское изображение, но при этом должны нарисовать, как автор».

«Самая трудная картина — она и самая любимая, выстраданная. Это как с человеком — вот он, кажется, безнадежен, но ты его выпестуешь, вылечишь, поставишь в строй, он живет, а ты радуешься, и ничего не надо — никаких денег, никаких наград, просто знать, что ты его спас, — говорит Светлана Тютикова. — Это все очень интересно, бывают такие ерепенистые картины, что приходится очень долго с ними возиться. Важно наладить с картиной диалог, потому что если его не будет, ничего не получится».

Бухгалтерский учет музейных ценностей

Пополнение фондов — одно из приоритетных направлений работы любого музея, и иркутский художественный в данном случае не исключение. Причем коллекции растут всегда благодаря только двум факторам: закупкам и дарам. При этом, по словам Елены Зубрий, дары музею составляют 60% фондов. «Вы же понимаете, что наш музей никогда не смог бы купить работу скульптора Даши Намдакова за 25 тыс. долларов, — отмечает она. — Но в благодарность за то, что наш музей в свое время сыграл решающую роль в его судьбе, он подарил нам несколько своих скульптур».

С другой стороны, любому автору делает честь тот факт, что его работы находятся в фондах того или иного именитого музея. Поэтому даже подарки здесь принимают не все и далеко не от всех — для того чтобы не ронять высоко поднятую планку своего собрания. «У каждого художника бывают периоды расцвета и упадка, — говорит директор музея. — Творческая личность обычно работает неровно. И бывает такое, что мы отказываемся от даров, ссылаясь на то, что у нас уже есть лучшие работы того или иного автора. Это очень трудная работа — держать планку собрания на должном уровне. Поэтому мы всегда ориентируемся на то, что у нас уже есть».

Несмотря на огромное количество произведений искусства, в постоянной экспозиции находится всего 4% от всего собрания художественного музея

Разговоров о стоимости своего собрания музейные работники, как правило, избегают. «В нашей настольной книге «Инструкция по учету и хранению» сказано, что музейные ценности бухгалтерскому учету не подлежат, — говорит главный хранитель музея. — И ценность произведений искусства действительно невозможно определить в рублях, хотя, конечно, каждое из них имеет свою материальную стоимость. Лет 20 назад в музей пришла иркутянка и принесла на продажу пудреницу работы Карла Фаберже, украшенную бриллиантами. Женщина прекрасно знала, что этот предмет стоит очень больших денег, но она хотела, чтобы эта вещь осталась в музее, а не ушла куда-то в частные руки. Ей не хватало для каких-то своих нужд 800 рублей, именно столько она и попросила. А ведь на эти деньги в те времена нельзя было купить даже машину».

Впрочем, по словам Анны Парфененко, бывает так, что музею приходится покупать предметы, которые, на первый взгляд, не имеют большой материальной или даже художественной ценности, но они необходимы для какой-либо коллекции. Одной из главных таких коллекций является мемориально-художественная экспозиция, связанная с именем основателя художественного музея — Владимира Платоновича Сукачева. Например, несколько лет назад музеем была приобретена небольшая записочка Сукачева его жене. «Написанная на клочке бумаги, она никакой художественной ценности не имеет, — говорит Анна Парфененко. — В историческом плане — если не иметь в виду, что запись сделана Владимиром Сукачевым, — она тоже никакого значения не имеет, поскольку там всего одна фраза: «Надин, я тебя люблю», написанная на четырех языках. Но для нас это, безусловно, бесценный экспонат».

Антон Кокин