Татьяна Гринденко: «Настоящее искусство должно задавать вопросы»

«Восточный Формат»: Почему вы изменили концертную программу, которая значилась на афише, и не исполнили музыку Владимира Мартынова?

Татьяна Гринденко: Мы подумали, что публика не совсем готова. Если бы мы знали, что у людей будет такая реакция, мы бы обязательно исполнили его произведение. Мартынов, конечно, мощный композитор, это такая тяжелая артиллерия. Но всегда нужно исходить из того, какая публика находится в зале. Потому что, если бы я знала, что в зале будут дети, я бы по-другому выстроила, например, первое отделение. В этом смысле очень важно, чтобы администрация концертного зала связывалась с исполнителями напрямую. Мы едем сейчас с концертами в «слепые» залы — мы не знаем, какая будет публика. Поэтому стараемся выстраивать программу прямо во время выступления.

ВФ: По вашему ощущению, иркутская публика достойно восприняла минимализм? Ведь это направление звучало здесь впервые.

Т.Г.: По-моему, да.

ВФ: В рамках гастрольного графика вы сейчас едете по Сибири, где практически никогда не играли. Какие у вас складываются ощущения от публики?

Т.Г.: Я когда-то очень давно была лишь в Иркутске с концертом в Органном зале. С тех пор вся Сибирь для меня была черной дырой. Мы только что перед Иркутском были в Чите и в полном восторге от публики. Там настолько не подготовленные слушатели, как дети, которые все сразу стали впитывать, как губка. Это было гениально! Настолько кайфово было играть, когда ты вкладываешь музыку слушателю прямо в душу. Это было замечательно.

ВФ: Вы давно занимаетесь музыкой и анализируете ее. И получилось, что вы пришли от старинной музыки к минимализму. Как сегодня осуществляется движение музыкальной мысли?

Т.Г.: Этот переход оказался, можно сказать, вынужденным. Потому что все шло к тому, что будет именно так. Композитор Владимир Мартынов в свое время написал книгу «Конец времени композиторов», в которой на исторических примерах доказывает, что все уже сказано. Потому что то искусство, которое мы называем академическим, то есть классическая музыка, оно связано с исполнительством. Сегодня музыка не существует без исполнителей. Но раньше была обратная ситуация — музыка существовала как воздух. Музыка была композиторской. А потом возникла исполнительская музыка, которая существует всего каких-то лет 300-400. По отношению к общей истории мировой культуры это просто ерунда. Но и исполнительская музыка сейчас приходит в упадок. Мне как исполнителю жалко наблюдать такой конец. Сейчас мы в хвосте этой кометы, которая уже пролетела.

ВФ: Ну хвост кометы, как известно, может быть очень длинным.

Т.Г.: Скорость возникновения блестящих и совершенно пустых исполнителей просто поражает. Я часто сижу в жюри различных исполнительских конкурсов. Недавно я была в Германии на невероятно дорогом по размеру премии конкурсе, и в первом туре непонятно было, кого отсеивать. Потому что все играют феноменально: быстро, чисто, блестяще — мы даже никогда и не мечтали о такой технике. А во втором туре было непонятно, кого пропускать на третий, потому что никто не играет на самом деле. Оглушающая пустота. И люди ничего не могут сделать ни со звуком, ни со своими мозгами, и просто не о чем говорить.

Сегодня жажда знаний потеряна у нас в стране точно. Московская, питерская консерватории, если там кто-то чуть-чуть что-то может, он сразу уезжает зарабатывать. Поэтому о серьезном образовании даже не может идти речи. Как только человек приобретает самое малое умение, он сразу заканчивает свое образование и начинает зарабатывать. Это называется симуляция ремесла. Там нет даже самого ремесла. И это повально. Найти музыкантов чрезвычайно сложно, потому что они симулируют ремесло, не имея его.

ВФ: Наверное, вам должно быть страшно жить с осознанием всего этого.

Т.Г.: Вы знаете, страшно. Но я все равно оптимист и думаю, что должно произойти опустошение, чтобы началось что-то новое. Я не знаю, что это будет, но что-то обязательно возникнет. Мне кажется, это будет что-то роскошное. Абсолютно новые будут способы и средства, потому что все уже ушло. Года три тому назад я была на авангардном фестивале в Японии и впервые услышала такое направление, как нойз. Там был целый день нойза. Колоссально! Я была безумно рада, что я туда попала, и страшно огорчилась, что у меня нет такого количества денег, чтобы собрать такую аппаратуру и делать этот нойз самой. Потому что это такой экстаз, это настолько здорово, что просто невозможно. Это уже другой мир.

ВФ: Ну, нойз-то совершенно не для массового слушателя.

Т.Г.: А с другой стороны, что в таком случае для массового? Моцарт для массового слушателя или Мартынов? Тоже нет. Я сейчас безумно полюбила группу «Вежливый отказ». Мы были у них на двух концертах и это такая крутая группа, невероятно, но она вообще не для всех. Это настоящие, чистые рокеры, чистая идея. Но человеку сейчас не нужна чистая идея. Ему нужна литература, ему нужно, чтобы музыка ему о чем-то рассказывала. А это катастрофа для искусства. Потому что настоящее искусство не должно давать ответов, оно должно задавать вопросы. Когда публика приходит в зал, чтобы послушать знакомые мелодии, которым можно подпевать, это неправильно.

ВФ: Ваша концертная программа названа «Старое и новое». А где пролегает для вас граница между старой и новой музыкой?

Т.Г.: Она пролегает на не играющемся в нашей программе романтизме. Потому что романтическая музыка — она что-то все равно рассказывает, это литература. Великая литература, и я ее очень люблю, но со своими ансамблями я ее не исполняю. А минимализм ничего зрителю не рассказывает, он задает вопросы.