Свои чужие свои

С приданым едут

Директор реального училища, что в Ораниенбауме, готовился к эвакуации загодя. И прежде всего раздобыл подробную карту Восточной Сибири. Глубоко вдохнул от её необъятности — и выставил первый флажок: дальше Иркутска не ехать! Осторожно примерился: «В губернском центре, конечно, не зацепиться: что, не видели там реальных училищ? А в уездах только четыре города, и лишь к одному из них (Нижнеудинску) можно добраться на поезде! Решительно непонятно, о чём думали наши заводчики, когда в 1917-м задумали эвакуацию в… Киренск. Как рассчитывали они доставлять оборудование в этот северный угол, не имеющий даже промышленных площадей? Но для училища там, пожалуй, нашлось бы подходящее помещение, — вновь склонился над картой, посчитал расстояние от Иркутска. — Нет, Нижнеудинск всё-таки гораздо южней»! — и в тамошнюю думу полетел телеграфный запрос.

Ответили быстро, но весьма неожиданно: реальное училище есть, и в нём классы наполовину пусты. Снова пройдясь по карте, директор присмотрелся внимательнее к Верхоленску. Но и там оказалось занято: Воткинская гимназия окопалась, перехватила весь ученический кадр. Пришлось переключаться на сёла. Из Тулуна отвечали торжественно, что давно уже хлопотали о реальном училище — и потому к ним неделю назад пожаловали педагоги из Пермской губернии. В полном комплекте и даже с учебниками. «Чёрт, чёрт, чёрт!»

Прорвавшийся гнев лишь немного смягчила ёрническая заметка в одной из сибирских газет: «Тулун принято считать культурным центром. Ещё бы! В нём есть гимназия, высшее начальное училище, несколько начальных и в довершение всего… казённый винный склад — одно из самых лучших и красивых зданий».

Пришлось заключить, что небольшие культурные центры в Сибири — совершенно не то, что в его Виленском учебном округе. И что надо иметь внушительное приданое, дабы как-то обосноваться там. Не случайно коллеги-реалисты из Валдайского города Сосновицы забрали из банка все деньги. А пожарное общество Екатеринбурга эвакуировалось с новенькой машиной (40 вёдер воды в минуту). А служащие авиапарка Кургана прихватили в Иркутск… собственно авиапарк. «На этом фоне мы просто нищие, но и просто сидеть, ждать погибели невозможно! — опять рассердился директор. И положил непременно дозвониться до управляющего Иркутской губернией Яковлева.

— Неважно, куда предпишут эвакуироваться: министерство внутренних дел разрешает нам менять места назначения, — заверил молодой бодрый голос. — В Голумети вот-вот достроят высшее начальное училище, а педагогов не набрали ещё. Жалование? Формально меньше, чем в Иркутске, но при готовой квартире и тамошней дешевизне продуктов получается больше. Так что приезжайте, получайте подъёмные и отправляйтесь для занятия должностей!

Вряд ли к нам теперь нагрянут грабители

Чем ближе к Иркутску, тем неохотнее Маслов отвечал на расспросы и признавался, что он не беженец, не эвакуированный и даже не командированный, а приглашён на работу в университет. В таком статусе больше не было никого в этом поезде — либо кто-то неплохо замаскировался, опасаясь раздражения и неприязни попутчиков.

Маслов ещё не избавился до конца от недавних приступов страха, к тому же он понимал: развернись события чуть иначе — и сам оказался бы в положении беженца или голодал в Петрограде-Москве, ожидая ареста. Но так совпало, что именно в эту пору в Иркутске открылся университет, а ректором стал хороший знакомый — Моисей Матвеевич Рубинштейн. Он прислал спасительное приглашение — и на профессора, и на его семью из шести человек.

Иркутск был ещё очарован своей университетскостью; все вокруг соревновались в помощи его педагогам и студентам, чуть не о каждом пожертвовании торжественно сообщалось в газетах. Ректор говорил по прямому проводу с председателем совета министров и министром народного просвещения. Правда, он сразу предупредил профессора Маслова, что с жильём очень плохо:

— Городская комиссия по уплотнению подчинена управляющему губернией — в результате на одни и те же квадраты выдаётся по нескольку ордеров. Гласные думы опротестовывают решения через суд, отзывают своих представителей, жалуются в Омск, но, в сущности, в этом противостоянии нет ни правых, ни виноватых. Конфликты и просто недоразумения неизбежны при нынешнем наплыве беженцев и эвакуированных: сюда ведь целыми уездами прибывают. Пока не остановится этот поток, ничего не изменится.

Несколько недель Масловы перебивались в гостинице, а потом получили три комнаты на семерых. Но одну у них тут же реквизировали под кабинет начальника сыскного отделения. Отдельного хода не было, и он мог попадать на рабочее место только через Масловых. Так же проходили к нему подчинённые, задержанные и просители.

— Один плюс в этом всё-таки есть: вряд ли к нам теперь нагрянут грабители, — утешил профессор домашних.

Занятия на историко-филологическом факультете начались 21 сентября, а на физмате и того ещё позже — 2 октября. Лекции читались в две смены, вплоть до 10 часов вечера. Не отказались и от двухгодичных педагогических курсов, причём земство поддержало их десятью стипендиями, по 2400 руб. каждая.

Из массы пожертвований профессора Маслова особенно впечатлило одно, сделанное душеприказчиком Поротова. И не только внушительностью завещанного капитала, но и его необычным происхождением. Ведь это был не эффектный жест удачливого предпринимателя, а накопления обыкновенного служащего. Андрей Аверкиевич родился в семье киренского почтмейстера и после Иркутской гимназии определился на военную службу. В 33 года вышел в отставку в чине штабс-капитана и устроился в Верхне-Амурскую золотопромышленную компанию. Отработал там сорок лет, получая хорошие деньги, но тратя на себя очень мало. Супруга, кажется, разделяла эту странность; по крайней мере, не оспорила завещание после смерти Андрея Аверкиевича в 1917-м. «Неужто это запоздалый гром просветительства? — спрашивал себя Маслов. — Довольно неожиданная сублимация для семьи приискового служащего. Неожиданная, но очевидная! Должно быть, университет представлялся ему не просто источником знаний, но и чертой, за которой совершенно другая жизнь. А это обязывает: на кого больше ставится, с того больше и спросится!»

Увы, проводники в «совершенно другую жизнь» заявили претензию на усадьбу Иркутского женского института — как будто вполне этично одному учебному заведению расширяться за счёт другого. Профессора Пономарёв и Огородников присмотрели в городской публичной библиотеке подборку литературы и сочли этичной передачу двойных экземпляров университету. Им отказали, и рассерженные учёные демонстративно покинули заседание Попечительского совета. Сам ректор пошёл на публичную ссору с губернской гимназией, которую в своё время окончил. Отношения выяснялись сначала в прессе, а затем в судебном заседании, откуда снова попадали на страницы газет. Увы, альма-матер из нового университета покуда не получалось.

Беженец замедленного действия

Провожая Рубинштейна в командировку (ректор ехал в Омск по телеграмме министра просвещения) Маслов не заметил каких-либо перемен ни в самом здании вокзала, ни на прилегающей площади, ни на перроне: те же хвосты очередей за кипятком, те же бесчисленные лоскуты объявлений: беженцы ищут пропавших родных. Пути забиты эшелонами раненых и бесчисленными теплушками, здесь же и туалеты, и кипячение чайников… Одним словом, всё как и в день его приезда в Иркутск, единственное отличие — глашатаи комитетов помощи беженцам — молодые люди с осипшими от натуги голосами: раз за разом они повторяют короткие объявления с адресами для регистрации.

Ещё направляясь в Иркутск, Маслов обратил внимание на двух энергичных господ из Уфы — Кастрова и Зубакина: сразу же по приезде они собирались объединить беженцев из Уфимской губернии. И, действительно, очень скоро открыли приём в квартире одного земляка. Свой комитет учредили и самарцы; регистрировали прибывших в магазине Урало-Сибирского товарищества, помогали с работой. Прикамцы не стеснялись просить о поддержке и иностранные представительства. Отделение американского Красного креста выделило им партию тёплых вещей и предоставило рабочие места в мастерской по пошиву белья для армии. А к осени беженцы из Прикамья собирались открыть для своих детей среднее учебное заведение.

Все территориальные комитеты объединились в Иркутский союз помощи беженцам. Он, конечно, был озабочен возвращением в родные места, но первейшим делом считал заполнить своими людьми вакансии в местной думе — как только они появятся. Присмотрелся новый союз и к Черемховским копям, а после умело проведённых переговоров опытным горнякам с Урала были предложены 52 рабочих места. Правда, их ещё предстояло освободить… Но администрация срочно провела сокращение штатов — и тотчас заполнила вакансии беженцами. Профсоюз вмешался, привлёк внимание губернских властей; противостояние обострялось и тем, что работа на копях давала бронь от призыва в армию. «Похоже, у нас в тылу обозначилась новая линия фронта», — печально резюмировал управляющий губернией Яковлев.

Если поспешим и не проворуемся

После командировки в Верхоленский уезд управляющий Иркутской губернией Яковлев разобрал накопившуюся прессу и в публикациях местных газет явственно различил опасную, жалобно-раздражённую интонацию и повторяемую из номера в номер мысль: когда бы не эти ненасытные беженцы!..

В тот же день все редакции получили телефонограммы: начальник губернии сделает заявление. А час спустя Павел Дмитриевич уже диктовал:

— Мне по многу раз на день напоминают, что беженцы вдвое увеличили население города, очень стеснили всех и сильно объели. Но давайте посмотрим и с другой стороны! Правительство выделило для них хорошие деньги на новую больницу, с баней и прачечной. Ещё 48 миллионов рублей даны на жильё. В Черемхово переведены средства на создание пятидесяти дополнительных койкомест. Профинансировано и строительство современного карантинного пункта, с больницей, на станции Иннокентьевской; при этом откомандирован из Омска нам в помощь специальный инженер. Особо отмечу, что всё возведённое таким образом (то есть за государственный счёт) после войны перейдёт органам местного самоуправления. Так что нам должно двигаться навстречу правительству. А именно: укладываться в отведённые сроки и использовать средства исключительно по назначению. А прессе должно за нами глядеть!

Валентина Рекунова
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс