Российско–китайские отношения: как в узком горлышке бутылки

Экономисты и политологи до сих пор удивляются, с какой силой и мощью китайские товары заполняют собой весь международный рынок. Однако, если покопаться в истории, становится понятно, что к такому триумфу Поднебесная готовилась уже давно. Вместе с доктором исторических наук Вадимом Шахеровым корреспондент ИО попытался разобраться в предыстории этого вопроса — на примере сотрудничества Сибири, и в особенности Иркутска, с Китаем в XVII–XIX веках.

Близость к китайской границе стала основным преимуществом жителей иркутской губернии.

И враги, и союзники

«Нет худа без добра», — звучит поговорка, которую, оказывается, можно применить к жизни не только отдельных людей, но и целого государства. В XVII веке Российское государство потеряло Амур и большую часть своих земель на Дальнем Востоке, но взамен получило возможность установить торговые отношения с Китаем.

«В 1689 году был заключен Нерчинский договор, согласно которому русские караваны были допущены в Пекин. Поднебесная всегда отличалась политикой самоизоляции и неохотно подпускала к себе чужестранцев. Договор, по сути, стал началом долгого и интересного пути, когда Россия с Китаем были одновременно и союзниками, и врагами. В какой–то степени наша страна была обречена на развитие торговли с этой восточной страной», — сгущает краски Вадим Шахеров.

При этом торговые отношения были выгодны для обеих сторон. В Китае существовал большой спрос на сибирскую пушнину и кожи, а российских предпринимателей интересовали китайский чай и ткани.

Торговля между странами развивалась и расширялась. Великий чайный путь начинался на реке Янцзы в городе Ханькоу (сейчас — Ухань), бывшем во времена империи Цин важнейшим центром чайной торговли, и разделялся на несколько сухопутных и водных маршрутов, которые проходили более чем через 150 населенных пунктов Китая, России и Монголии. Торговцы, транспортировавшие чай с китайских плантаций до Москвы, преодолевали расстояние в 7–8 тыс. верст. До середины XIX века чайные караваны шли через Калган до Урги (Улан–Батор) и далее до Кяхты. Кяхта — основной двигатель российско–китайской торговли — рассыпала на пути до Нижнего Новгорода (конечной точки, куда собирали купцы на ярмарки) и обратно миллионы рублей. Около 6 млн рублей ежегодно уходило на организацию перевозок. Сама же оптовая торговля в лучшие периоды приносила до 16 млн рублей прибыли ежегодно.

Китайский вкус

Роль Иркутска в торговых отношениях между Россией и Китаем была существенной. Уже в 1682 году в Иркутский острог подошли первые бухарские караваны, двигавшиеся по шелковому пути от Китая до Средней Азии. К прибытию очередного каравана на следующий год здесь собрались уже около 5 тыс. российских и сибирских торговцев.

Близость к китайской границе стала основным преимуществом иркутян. Если торговцы из России за год могли провернуть только одну поездку, то местные — до пяти–шести ежегодно. Из Иркутска до Кяхты было всего 400 верст, и в год можно было сделать до нескольких оборотов. Это способствовало развитию мелочной пограничной торговли (до полумиллионов рублей в год), в которой участвовали местные казаки и крестьяне, а также забайкальские буряты.

Китайские традиции прочно проникали в быт россиян. Чайной церемонии как таковой у нас не было, но привычка к чаю укоренилась настолько, что в XVIII веке он стал основным напитком в России. Если в 30–е годы этого столетия вы бы пришли в гости к состоятельной семье, то вам наверняка налили бы чай из фарфорового чайничка и предложили диковинный десерт на маленьком блюдце. Некоторые дворяне и купцы даже стали вести трапезу на китайский манер — сначала подавали сладости, а уже потом основные блюда.

Благодаря торговле с Китаем стал активно развиваться местный бизнес: открывались фабрики, обрабатывавшие чай, сахар и табак; мастерские, в которых шились готовые изделия из китайского шелка. А с другой стороны, самостоятельное производство значительно ослабилось — к примеру, общедоступность китайской материи практически полностью свела на нет сибирскую ткацкую промышленность.

Особенно сильное влияние китайской культуры ощущалось в восточных регионах Сибири и Иркутске. Один из первых иркутских архитекторов Антон Лосев писал, что в городе практически не было сооружений, выполненных в классическом античном стиле — чаще всего их заменяли беседки, созданные по китайским образцам. Мастера копировали их с различных открыток и рисунков, поступавших в большом количестве из Китая. Что касается китайских товаров, то они были в избытке практически у всех слоев населения. В домах даже не самых зажиточных семей окна были украшены китайскими шторами и портьерами, в шкафах стояли статуэтки и наборы фарфоро–фаянсовой посуды. В описях имущества умерших людей числились десятки–сотни предметов разного рода одежды из шелка и хлопчатобумажных тканей. В домах и огородах местных жителей выращивались китайские цветы, овощи и фрукты.

Китайский рынок действовал на сибиряков двойственным образом. С одной стороны, благодаря торговле с Китаем стал активно развиваться местный бизнес: открывались фабрики, обрабатывавшие чай, сахар и табак; мастерские, в которых шились готовые изделия из китайского шелка. А с другой стороны, самостоятельное производство значительно ослабилось — к примеру, общедоступность китайской материи практически полностью свела на нет сибирскую ткацкую промышленность. Немецкий ученый Мессершмидт отмечал, что в годы расцвета китайской торговли в Иркутске можно было купить любую восточную безделушку, но приобрести простые обиходные вещи порой вызывало затруднение. Выезжая из столицы Приангарья, он чуть было не пропустил весенний путь — нужно было отремонтировать тарантас, на котором он добирался, но найти гвозди и деготь оказалось целой проблемой.

Ворочали миллионами

Однако при всех подводных камнях сотрудничество с Китаем внесло колоссальный прорыв в обществе. Именно в это время в Сибири сформировалось крепкое предпринимательство.

«У купцов, которые занимались торговлей с Китаем, кругозор расширялся в разы. Ведь по сути они ворочали миллионами. Для этого им важно было быть в курсе событий в центральной части России, на северо–востоке страны, на Тихом океане. Торговец должен был прекрасно разбираться в товаре. Ведь китайские партнеры под видом элитного сорта чая могли продавать и второсортицу. Кроме того, возникла и острая потребность в переводчиках, которые могли бы вести переговоры с восточными компаньонами на их родном языке. И такие специалисты вскоре стали появляться в Сибири. В 1725 году в Иркутске была открыта мунгальская школа, в которой ученики обучались бурятскому и монгольскому языкам, а с середины XVIII века во вновь учрежденной навигационной школе появились классы монгольского, китайского, маньчжурского и даже японского языков», — вводит в экскурс Вадим Шахеров.

Среди сибирских предпринимателей зарождались целые династии. Самые известные из них — Сибиряковы, Трапезниковы, Баснины, Медведниковы. Последние на торговле с Китаем сколотили состояние почти в семь млн рублей и немалую часть из этой суммы потратили на благотворительность.

Уже под закат российско–китайских торговых отношений возникла фирма известных иркутских купцов — чайная компания Хаминова и Родионова. Они не просто скупали чай в Китае, но и построили в городе Ханькоу три чайных фабрики, на которых листья обрабатывались и расфасовывались машинным способом. Именно у этих компаньонов начинал работать известный предприниматель Павел Пономарев. Сначала он был приказчиком, потом партнером, а затем, разбогатев, выкупил компанию и стал ее единоличным собственником. В производстве он активно задействовал новые технологии — паровой двигатель, гидравлические прессы. В 70–е годы XIX века в Иркутске открылся первый чайный магазин компании Пономарева, затем сеть распространилась по всей России и даже за рубежом — в Турции и Японии.

«У Павла Андреевича была очень плодотворная, но недолгая жизнь — всего 49 лет. После его смерти в соответствии с завещанием были построены девять бесплатных народных училищ — три из них в Иркутске, остальные — в сельской местности. Кроме того, он выделил 200 тыс. рублей на открытие в Иркутске технологического института. Деньги были положены в банк под проценты, и, по его подсчетам, через 25 лет полученной суммы хватило бы на строительство вуза. Но, к сожалению, с приходом советской власти деньги были национализированы».

Первый проповедник конфуцианства в России

Практически роковую роль торговые отношения России и Китая сыграли в судьбе одного из иркутских купцов — Федора Щегорина.

«В начале 1790–х годов Федор служил приказчиком у промышленника и мореплавателя Григория Шелихова в Кяхте. Коммуникативные навыки открывали ему все двери — он умел найти подход как к торговцам, так и к чиновникам. Однажды в приватной беседе с одним из китайских купцов он узнал о том, что в Китай приехал лорд Макартур с дипломатической миссией. Англичане в то время были главными конкурентами России на право вести торговлю с Китаем. Чай вывозился в большом количестве через морские пути в Европу и таким образом попадал и в Россию. Но стоил он уже в шесть раз дороже, чем кяхтинский напиток. Щегорин понимал опасность приезда в Китай английского дипломата, пытавшегося отговорить руководство страны от торговли с Россией, и сообщил об этом Шелихову. Основатель Русской Америки в свою очередь отправил письмо Платону Зубову, последнему фавориту Екатерины II», — рассказывает Вадим Шахеров.

Императрица заинтересовалась посланием и распорядилась послать в Китай русского агента, который бы собрал более подробную информацию. На эту роль был выбран как раз Федор Щегорин, который поехал в Поднебесную под миссионерским «прикрытием» в составе очередной духовной православной миссии. Щегорин находился в Китае в качестве писаря семь лет. За это время он не только собрал уникальные сведения о торговых отношениях, но и разобрался в бюрократической системе Китая. В том числе и ответил на вопрос, мучавший Екатерину II: «Почему в Европе смута, а в Китае все спокойно на протяжении почти тысячи лет?»

Правда, новоиспеченный китаевед в Россию вернулся в крайне неудачный момент — императрица к тому времени уже умерла, а Павлу I до полученных данных «агента» не было никакого дела. Но, несмотря на то что от него отмахнулись как от назойливого жука, некоторые из его предложений все же вошли в новый таможенный тариф от 1 января 1800 года. Щегорин, ставший в Китае ярым сторонником конфуцианских идей, не сдавался: он писал не только Павлу I, но Александру I и даже Николаю I. Письма доходили и хранились под надписью «наисекретнейшие». Однако каких–то кардинальных решений в торговых отношениях труды Щегорина не принесли.

«Негласно многие купцы разделяли позицию Щегорина, который считал, что торговля должна жестко контролироваться со стороны государства. В России каждый предприниматель действовал сам по себе, работал на свой страх и риск, в то время как в Китае купцы объединялись в компании. Для того чтобы добиться преференций, азиаты даже были готовы пойти на то, чтобы полностью прекратить на время торговые отношения — за XVIII век это происходило целых девять раз по инициативе Китая. Русские же предприниматели иногда работали себе в убыток. Также торговля между странами была существенно ограничена Кяхтой, в ней она протекала словно в узком горлышке бутылки», — уточняет Вадим Шахеров.

С середины XIX века торговые отношения между Россией и Китаем стали значительно ослабевать. Со строительством Суэцкого канала у европейцев появилась возможность быстро доставлять товары до Европы. В результате цены на китайский чай значительно снизились. Отныне торговцам из центральной России было выгоднее сотрудничать с англичанами, чем возить китайские товары через всю Сибирь из Кяхты. Так что шкатулка торговых отношений Китая и России через Кяхту на время захлопнулась.