Пройти по лезвию

«Зло это широкой волной захлестнуло деревню. Тлетворное влияние самогонки сказывается и на детях: по рассказам гуранского учителя (23 версты от Тулуна) ученики на первых уроках лепки вылепили… два самогонных аппарата. Можно ли после этого с уверенностью сказать, что дети школьного возраста не пьют самогонки?» Взрослым приходится признавать мир таким, какой он есть. У детей есть привилегия познания мира во всем его — прекрасном и отвратительном — многообразии. Валентина Рекунова, «Иркутские истории», новая глава.

Знаем мы таких, которые воровали портянки!

В одну июньскую ночь 1918-го бесследно исчез Тулунский совет депутатов, а вместе с ним и обыски, реквизиции — может быть, навсегда. Так, по крайней мере, казалось обывателям, встречавшим с радостью чехословацкие войска.

В начале июля из оставленных советами помещений вывозили документы, изъятые полгода назад вместе с приглянувшимся скарбом. Одну телегу загрузило уездное переселенческое управление, другую — мировой судья; остальные ждали в очереди. И пока чиновники заново обживались на рабочих местах, базарная публика собралась на стихийный митинг. Впереди всех купец, сильно потрёпанный при советах и ещё не налившийся; по правую руку от него приказчик из мясной лавки, сам похожий на окорок. Оба не сводили глаз с оратора, вознесённого над толпой, а тот кричал что есть мочи:

— Граждане, надо арестовать всех оставшихся большевиков! Они теперь перешли на нелегальное положение, и наша задача — их выявить!

— Правильно, арестовать их! — отвечали в дальних рядах.

— Фершала сюда! — подхватывали передние. — Знаем: закоренелый! Может, и недостойный жить.

— Проверить его и разоблачить!

— Есть ещё один в потребиловке, так он это… всё заступался за этих, за большевиков!

— Точно: сперва заступаются, а потом портянки идут воровать! Знаем мы про таких, которые воровали портянки! Сыщем. Найдём!

— Ведите в арестную при управе! — ловко вклинился «председатель митинга».

И к вечеру всех местных «большевиков» водворили в главный тулунский клоповник.

Но тут неожиданно всплыл вопрос: ежели городская касса пуста, кто оплатит охрану и содержание арестованных? Мясоторговец выбросил было сорокарублёвую керенку, только купец не поддержал, и остальные потупились. Стали голосовать, и большинство постановило «отпустить всех к чёртовой матери». Но ощущение конфуза осталось, и «председатель митинга» попробовал всех взбодрить:

— В интересное время живём: сродственница моя Василенко, учительница из Биликтуя, поехала на летних каникулах в Зуево — повидаться с подругами из тамошней начальной школы. А когда собиралась обратно, попросила до августа Волшебный фонарь — племянникам показать, а то живут у себя на Китойском разъезде и ничего не видят. Ну ей и дали, а где-то через неделю через разъезд проходили отступавшие красноармейцы. Они и продукты повыгребали у Василенко, и одежду, какая была, и Волшебный фонарь прихватили совсем без стеснения. Напрасно бежала за ними семья, умоляя вернуть казённое.

— Вот дура-девка: сама расход на себя натянула!

— И какой! С жалования деревенской учительницы на Волшебный фонарь-то не накопить…

Разговор постепенно перетёк в другое, более широкое русло, и домой расходились в приятной уверенности, что «где-где, а у нас-то, слава Богу, нормальный народ, без глупостей».

Справочно
Из газеты «Дело» от 19.10.1918 года

С. Тулун. Цены на продукты в нашем селе растут с неимоверной быстротой. После свержения советской власти тулуновский обыватель был убеждён, что цены значительно понизятся. Но вскоре ему пришлось горько разочароваться в этом: 3 месяца назад цена на ржаную муку не превышала 13 руб., теперь же она доходит до 33 руб. за пуд. Возрастание цен на муку объясняется наездом к нам иркутян. Земская управа уже обратила на это внимание и вынесла постановление о закупке муки иногородними покупателями. Но будет ли иметь такое запрещение действие, сомнительно. Другой причиной повышения цен является употребление муки на самогонку. Стоит заглянуть в любую из окрестных деревень или переселенческий участок, самогонный аппарат вы встретите почти у каждого крестьянина. Зло это широкой волной захлестнуло деревню. Тлетворное влияние самогонки сказывается и на детях: по рассказам гуранского учителя (23 версты от Тулуна) ученики на первых уроках лепки вылепили… два самогонных аппарата. Можно ли после этого с уверенностью сказать, что дети школьного возраста не пьют самогонки?

Свои приговорили

В первых числах июля Черемхово заклеили объявлениями: «Распространение слухов о скором уходе советских войск будет караться расстрелом». При этом по городу спешно распродавались дома и квартиры, реквизировались подводы, продукты, одежда, утварь. По заимкам грабили анархисты, а в самом Черемхово отличились комиссары Макшаков, Козлов, Полонский и собственно глава Военно-революционного комитета. Последнего за бесчинства свои же приговорили к расстрелу. Он скрылся в деревне Гмыли, откуда был родом, но односельчане повязали его и сдали властям. Советские войска покинули город 5 июля 1918-го. А войска Временного Сибирского правительства обошли Черемхово, послав туда лишь небольшой отряд: по данным разведки, копи, за исключением комаровских и механического завода, остались без рабочих.

Действительно, ещё в первых числах июля потянулись подводы с шахтёрскими семьями: многие боялись расправы наступающих войск, но ещё более — объявленной красными мобилизации. Уезжать далеко не решались, но и в окрестных сёлах никто их не ждал. Кого-то принимала родня, но не так чтоб охотно; и детям не было места в школе, а взрослым работы.

Скопин Илья Андреевич (1872–1929, Харбин), горный инженер, в Иркутской губернии с 1904, помощник инженера, управляющий копями В. А. Рассушина и Кº, с конца июля 1918 главноуправляющий всего Черемховского района. После 1921 эмигрировал в Китай. Жена: Елизавета Владимировна, урождённая Орлова (1887–1977), дети: Борис (1904), Роман и Фёдор (1906).

К сентябрю начали отправлять в Черемхово разведчиков, с жадностью слушали их рассказы, но Ираиде Харлампиевне Пастуховой казалось всё же, что эти лёгкие на подъём, остроглазые ходоки многое упускают. И лучше, наверное, самой поглядеть да тогда уж определиться, что делать дальше.

Свою улицу она предусмотрительно обошла, а свернула в школу к знакомой учительнице, Марии Степановне. Удивилась непривычной тишине вокруг, огляделась. Из сторожки показался дворник:

— Ежели на работу, дам знать директору на квартиру — он сейчас же и явится. Ремонтёры нам нужны, разные — чтобы печи поправить, покрасить всё, побелить.

— Я Марию Степановну разыскиваю, учительницу…

— Что же ей делать-то здесь, коли нету сейчас никаких уроков? Ну и что что октябрь? Печки-то не топятся, да и жалование не дают. Все деньги держат на ремонт, но заняться им некому: сильно обезлюдело Черемхово.

— Вон оно что… Многие, видно, на тюремных хлебах.

— Арестный дом, и правда, под завязочку, только там всё мадьяры-красногвардейцы да немцы. Шестеро, что ли, пробовали бежать, да неудачно — расстреляли их. Ну да что теперь говорить! Вы, ежели в ремонтёрки надумаете, передавайте хоть через Марию Степановну.

Ираида Харлампиевна нашла подругу в большой тревоге: на копях, где работал её муж конторщиком, снова начались забастовки. Новая власть ввела новые деньги, но пока на могла напечатать их в нужном количестве, а запас продуктов кончался. Ираида Харлампиевна слушала Марию Степановну и прибрасывала: «В Черемхово сейчас много работы, но платить за неё нечем, а в деревне с голоду не помрём. У голуметской родни долго не заживёшься, но можно ведь и наняться на заимки к переселенцам!»

И в середине октября Пастуховы поселились в хозяйстве Петровых, которые перебрались на другую заимку, поближе к Черемхово. Первая неделя спокойно прошла, да и то ведь сказать: в укромном местечке, трудно заметить. Правда, ветры разносят и запах жилья, и дым печной, и голоса, но погоды пока стояли хорошие.

Цена раздора — миллион и ещё четыреста тысяч

Но в ночь на 22 октября нежданно вдруг завернули красноармейцы. Муж, Зиновий Игнатьевич не растерялся и незаметно отправил младшего сына к Петровым. Те быстро связались с Черемхово, и оттуда выдвинулась разведгруппа. По дороге она наткнулась на подводу с провизией, окруженную партизанами. Оказалось, они — часть отряда Каландаришвили, разделившегося в Окинской долине: группу в 300 бойцов возглавил Третьяков, и приблизительно столько же осталось с прежним командиром. Причиной раздора стала крупная сумма (миллион четыреста тысяч рублей), которую Каландаришвили постоянно держал при себе. В конце концов деньги поделили, но и отряд при этом распался на две группы.

Путь в горах в эту пору очень опасен, и партизаны силой взяли двух сойотов-проводников. А вот лошади местных пород, хорошо приспособленные к таким переходам, достались немногим. Обыкновенные же кавалерийские кони быстро гибли, обрекая на смерть и хозяев. Многие предпочитали покончить с собой, чтобы облегчить неизбежный конец. Кто-то отчаянный бросался вброд через горную реку и даже достигал противоположного берега — но тут же и замерзал. Нескольких конных застрелили пешие, чтобы спастись на их лошадях.

Группа Каландаришвили на подступах к Голумети взяла заложника, что помогло ей пробиться к железной дороге. Против неё был отправлен из Черемхово специальный отряд, но то ли он в самом деле был малочисленным, то ли просто не решился вступить в бой с обмороженными, отчаянными, страшными в своей обречённости партизанами.

А Пастуховы решили, что хватит им бегать и искать неизвестно чего. С Петровыми, так уж с Петровыми. В Черемхово, так в Черемхово. Куда весна развернёт, там и будут.

Справочно

Новая власть сформировалась в Черемхово на другой же день после отступления советских войск: 6 июля был создан уездный Комитет общественных организаций — по типу того, что существовал до октябрьского переворота. Возглавил его эсер, при активной поддержке местных кооператоров. От прежней думы в городе оставалось лишь восемь гласных, а потому объявили новые выборы. Местный союз домовладельцев энергичнее всех подключился к кампании и даже перетянул на свою сторону главу прежней думы — социалиста Яхонтова. Противовесом выступали Еврейский союз и блок кооператоров, социалистов и профсоюзов. Большинство мест (13) досталось этому блоку, 5 получили домовладельцы и 2 — евреи.

Из газеты «Дело» от 27.08.1918 года

Черемховское земство жалуется на массу дел, возбуждаемых теперь крестьянами; земельная комиссия завалена бумагами. То же и в волостях: у одного запахали 8 десятин земли, у другого отняли 16, у третьего отобрали сельскохозяйственные орудия. Большие наделы получили неспособные их обработать, а в результате вышел плохой урожай. Раздражённые большевиками крестьяне с готовностью взяли сторону Временного правительства и теперь спокойно реагируют на реквизицию лошадей. Правда, ставят условием соблюдение правил, установленных Черемховским крестьянским съездом. А правила вот какие: можно брать только каждую четвёртую лошадь. И реквизируемые лошади должны быть по достоинству оценены.

Из газеты «Дело» от 30.08.1918 года

Черемхово. Каменка. Олонки. Нельзя не отметить очень светлого культурного явления в Черемхово: это деятельность местной земской ветеринарной амбулатории. Она располагает аптекой и вполне оборудованным бактериологическим кабинетом. Набор лошадей для армии прошёл здесь с большими затруднениями. И кое-как комиссии удалось набрать назначенное, между тем как для Каменки назначено было всего 11 лошадей, а для Олонок — 14.

Уже с половины августа началась жатва хлеба. Урожай средний, рожь местами даже хорошая, но овсы очень плохие и вряд ли поспеют. Травы везде хорошие, и сена везде накошено много. Урожай овощей так же хороший.

Черемховская уездная земская управа сообщает уполномоченному министерства продовольствия, что к ней поступают от отдельных сельских обществ ходатайства о разрешении закупок хлеба в связи с неурожаем в уезде. При этом помощь некоторым переселенческим волостям должна быть оказана теперь же, в виду их критического положения. Как, например, Макарьевской волости, где хлеб частью выбит градом, частью уничтожен кобылкой.

Из газеты «Дело» от 17.09.1918 года

На черемховских копях. Вечером 13 сентября состоялось заседание под председательством губернского комиссара с участием главного управляющего копями инженера Скопина, уездного комиссара, черемховского городского головы, начальника Черемховского гарнизона, прокурора Судебной палаты, фабричного инспектора и комиссара труда. Был заслушан доклад следователя по особо важным делам Виноградова, который сообщил о результатах следствия в связи с забастовкой на копях. После обсуждения доклада был принят ряд важных решений о внутренних распорядках и взаимоотношениях между рабочими и управлением копей.

Валентина Рекунова
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс