Новые формы для старой «Чайки»
Чеховская «Чайка» в постановке Олега Рыбкина на сцене Красноярского театра драмы имени Пушкина идет уже пятый сезон, но до сих пор пользуется несколько скандальной славой. В афише значится «Детям до 16-ти вход воспрещен», но, наверное, возрастную планку стоит сделать в обратную сторону: «Зрителям старше 60-ти к просмотру не рекомендуется». Неожиданный и, главное, свежий взгляд на самую «заставленную» пьесу Чехова скорее готово принять молодое, ну или как минимум свободно мыслящее, поколение. И хорошо, что 6 сентября, когда красноярцы показывали «Чайку» в Иркутске, именно такой зритель в зале преобладал.
На авансцене — потертые автомобильные покрышки, позади — сухие кусты, дощатый забор, наспех сколоченная кабинка для переодевания да ржавый бак с водой для летнего душа деревенского типа — этот антураж полузаброшенного дачного участка и служит импровизированной сценой для нервного, затюканного зацикленной на себе мамашей подрастающего драматурга Треплева (Владимир Пузанов). Его возлюбленная Нина Заречная (Ольга Белоброва) будет читать свой монолог прямо из бочки, плеща водой. Брызги могут долетать до первого ряда — и чеховской публике действительно давно пора принять контрастный душ, чтобы очнуться от забытья. В этом спектакле много такого, что заставляет проснуться — и короткие платья молодых героинь (а иногда и отсутствие платья вовсе), и недвусмысленные намеки на сексуальную озабоченность персонажей, и горничные, одетые как плейбоевские зайчики, и журнал «Гламур», в котором печатаются все модные писатели.
При этом чеховский текст сохранен до запятой, но смотрится не постановкой из школьной программы, а как современная пьеса. В то же время ничего такого уж криминального, за что режиссера Рыбкина надо ругать на чем свет стоит (попытки в прессе предпринимались), в спектакле не обнаруживается. Короче, Чехов не пострадал. Наоборот, во многом стал ближе и понятнее сегодняшнему зрителю. В какой-то момент возникает ощущение, что герои живут в каком-то даже не современном мире, а в постапокалиптическом будущем, и в этом просматривается высказывание режиссера о том времени, в котором мы живем.
Олег Рыбкин, следуя авторскому определению жанра, делает из «Чайки» прежде всего комедию, местами она и правда уморительна, но не за счет того дешевого юмора, который принято называть «ниже пояса», а благодаря сфокусированному вниманию на той нелепой ситуации, в которой существуют герои. Забавная непосредственность Заречной, смехотворные истерики обиженного Треплева, анекдотичная манерность Аркадиной и так далее и так далее — но все персонажи остаются обаятельными, несмотря на легкую сумасшедшинку в глазах. Впрочем, во втором акте комедия будто сама переламывается в драму, и зритель смотрит на рушащиеся надежды чуть ли не со слезами на глазах. Наконец, когда раздается выстрел, все вздрагивают, будто не знали, что Треплев застрелится. Однако обрывается не только его жизнь — все становится ясно и в судьбе героини Ольги Белобровой, которая великолепно играет Нину; и Маши (Мария Алексеева), которая беззаветно влюблена в Треплева; и всех остальных героев.
Но дело даже не столько в персонажах — их истории в конце концов можно вычитать в книжке. Кажется, режиссер говорит о самом чеховском театре, о самой пьесе «Чайка», причем ее же словами и в самом начале спектакля. «Нужны новые формы, дядя. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно», — говорит Треплев, и эта реплика, написанная Чеховым, чтобы усилить комический эффект, оказывается самой серьезной в пьесе.
