Незащищенная искренность на выставке «Мы — из девяностых»

Ведущий искусствовед Иркутского художественного музея Тамара Драница с самого начала своей работы не только занималась сохранением творческого наследия ушедших поколений, но и живо интересовалась молодыми художниками. Именно благодаря ее кураторской деятельности местной публике стали известны многие имена иркутских живописцев, некоторые стали состоявшимися величинами и вообще почти классиками. Однако выставка «Мы — из 90-х», инициированная ею и презентованная на прошлой неделе в отделе сибирского искусства художественного музея, ставит своей целью вовсе не открытие имен, а скорее закрепление их в памяти и попытку осмысления творчества поколения, чье становление пришлось на 90-е годы. Кто-то называет их «лихими», кто-то «бандитскими» и «воровскими», а для художников — это были годы нищеты, разочарования и потери ориентиров.

«Авторы и участники этой выставки, связанные одной цепью школы и искусства, в самом начале своей творческой судьбы оказались выброшены из «социализма с человеческим лицом» в бесчеловечный капитализм, — размышляет Тамара Драница. — Пережив лишения, тяготы и трагедии (на высокой творческой ноте оборвались жизнь и творчество не доживших до сорока Антона Лодянова и Евгения Монохонова), художники, вышедшие из 90-х, отстояли свое право быть художниками — открывателями новых неизведанных путей в искусстве, вписав еще одну талантливую страницу в славную историю иркутской художественной школы».В весьма внушительной экспозиции представлены около ста живописных и графических работ пяти художников, которые примерно в одно и то же время получили образование в Иркутском художественном училище (окончили в конце 80-х — начале 90-х), дружили, но никогда не объединялись ни в какую художественную группу и по одиночке искали свой собственный стиль. Жизнь уготовила им совершенно разные судьбы (двух авторов, как уже сказано, нет в живых), но каждый нашел то, что искал — свой собственный почерк, не похожий ни на кого. Чтобы убедиться в этом, достаточно даже беглого осмотра экспозиции.

В полусюрреалистической манере Антона Лодянова выдуманные персонажи, как правило, задумчиво грустны, но в то же время склонны к юмору. На выставке есть работа, написанная художником за несколько дней до смерти: на ней в комнатке с маленькой дверью, закрытой на крючок, как будто танцует маленький человечек. Несмотря на то что находится в замкнутом пространстве, он, судя по всему, не чувствует себя несчастным. «Здесь нет безысходности. Находясь в замкнутом пространстве, человечек пляшет, потому что жизнь одновременно и страшная и веселая, но в конце концов оптимистичная», — комментирует Тамара Драница.

Другой уже ушедший из жизни автор — Евгений Монохонов — тоже часто писал вымышленных персонажей, которые трансформировались прямо на глазах у зрителя, то будто растворяясь на холсте, то превращаясь во что-то аморфное и непостижимое. «Магическое обаяние фольклорных и шаманских сюжетов художника буквально заставляет поверить в реальность его нереальных сказов и быличек о красных девицах, хитрых мужиках, диковинных животных и разного рода антропоморфных сущностей и духов», — пишет о нем искусствовед. И в то же время на выставке представлены портреты его работы: в высшей степени реалистичные, узнаваемые и обезоруживающе искренние.

Область интересов художника Олега Ушакова (в настоящее время священника по основному роду деятельности) лежит в метафизике. Внешне простые картины автора — пейзажи, портреты, жанровые зарисовки — всегда содержат потаенный смысл, наполнены символами и каким-то внутренним светом. «Романтик и мечтатель по своей творческой природе, Олег Ушаков видит тихие или драматические сюжеты жизни сквозь призму «магического кристалла», преобразующего реальные прообразы в образы художественные, повествующие о гармоничном и разумном мироустройстве», — говорит о нем Тамара Драница.

А вот Петр Ончуков, не так давно перебравшийся в Москву, работает в традиции, свойственной примитивистам. Однако его наивные «лубочные картинки» не так просты, как кажутся. Соединяя подчас несоединимые объекты (например, обнаженную женщину, маленьких розовых слоников и пистолет в картине «Рапсодия для маузера и розовых слонов«), он, как и его соратники, тоже размышляет о бытии и месте человека в нем. Особенно выразителен «Автопортрет со шрамами» 1998 года — написанный в экспрессионистской манере, он пугает и завораживает одновременно, а полуиспуганный-полуудивленный взгляд художника, который вырезал себе сердце и положил его перед собой на блюдо, только усиливает это ощущение.

Наконец пятый автор выставки «Мы — из 90-х» — Яна Лисицына, единственная женщина из этой группы. Умеющая соединять в своем творчестве правду и вымысел, она еще в самом начале своего творческого пути увлеклась книжной графикой и научилась настолько глубоко проникать в текст, что спорить с ее интерпретаций того или иного литературного произведения становится просто невозможно. Так, например, ее дипломная работа в художественном училище представляла собой серию графических листов, посвященных роману «Сто лет одиночества» Маркеса, книги далеко не самой простой для чтения, а уж тем более для иллюстрации. Не менее интересны и самобытны ее иллюстрации для «Алисы в Стране чудес», художественные интерпретации которой вообще, вероятно, не поддаются подсчету. «Сотни графических листов слагаются в увлекательную мозаику, каждая ячейка которой насыщена информацией о человеческой истории и повседневности, небесных и земных стихиях и о личности самого автора, обремененного поисками красоты и смысла жизни», — комментирует искусствовед.

Но все же, невзирая на явные творческие различия, Тамара Драница уверена, что у пяти представленных художников есть общие черты, благодаря которым можно судить в целом об их поколении. «Есть такой термин — «стилевой поток», он объединяет художников, схожих не по стилистике и языку, а по мироощущению. Я бы назвала их общее мироощущение позитивным, — говорит она. — Какой-то культурный ген удерживал их от крайности, цинизма, нигилизма. Все персонажи Антона Лодянова, несмотря на свои гримасы, сделаны с доброй и грустной улыбкой человека. Это же грустное мироощущение было свойственно и Евгению Монохонову. Я думаю, они все по-своему оптимисты. В сегодняшних реалиях культуры, когда постмодернизм стал коммерческой составляющей общества потребления, а проблемы искусства свелись к проблеме удачной купли-продажи, эти авторы не отказалась от традиционных гуманистических ценностей в искусстве, связывая разорванные нити между культурой классической и реформированной. Вроде бы им всем свойственна маскарадная форма, но за ней всегда есть живое человеческое лицо. Но главная их черта — искренность, абсолютная незащищенная искренность».