Непонятно и смешно

— Иван, часто ли вам задают вопрос, что вы курите при создании своих мультфильмов?

— В интернете постоянно. А при личных встречах чаще всего его задают в завуалированном виде, например, как вы относитесь к наркотикам? В интернете же это просто стандартная фраза, что-то типа приветствия. Но на самом деле я не считаю, что наркотики дают какие-то плюсы для творчества. Наоборот — одни минусы. И я не использую никакие вспомогательные средства, когда работаю над мультфильмами.

— А что вас обычно вдохновляет?

— Меня вдохновляет сама идея сделать что-то, что доставляет удовольствие мне и может доставить удовольствие зрителям. Другая мотивация — это фестивальный успех. Поездки на фестивали — это довольно своеобразное развлечение, и, чтобы тебя пригласили, нужно угодить. Самое выгодное — это сделать смешной фильм, потому что смешных очень мало и их, как правило, берут на все фестивали, чтобы по крайней мере разбавить программу.

— Но при этом фестивали бывают разные, а ваш стиль неизменен уже много лет.

— Я просто делаю то, что умею. С удовольствием бы изменил свои фильмы в сторону большего юмора, но это не так просто сделать. Условно говоря, я освоил одно направление, в котором никто, кроме меня, не работает, и чувствую, что это мой долг — делать такие мультики. Несмотря на то что некоторые меня обвиняют в самоцитировании.

— Можно ли сказать, что вы человек привычки?

— Нет, это не привычка, а скорее консерватизм. Если мне что-то нравится, я хочу, чтобы это было всегда. Любимое для меня всегда важнее чем новое.

— Тем не менее в ваших мультфильмах помимо юмора всегда заложена какая-то мысль.

— Мысль — этот тот подтекст, который я не могу контролировать. Но я о нем не забочусь в принципе. С другой стороны, мысль заключена во всем — в том числе в любой абстракции. Фильм может быть зрелищем и больше ничем. Чистая красота, не имеющая никакого смысла. Может быть кино, которое нужно разгадывать как загадку, выяснять, что хотел сказать автор. Это для фанатов Дэвида Линча, которые любят искать смыслы в его фильмах, хотя сам он их туда не вкладывал. Для него главное задать загадку, а разгадки у него самого нет. Есть другая категория режиссеров, которые делают фильмы, сознательно пытаясь донести какую-либо мысль. И это как раз кино для ума, которое я не люблю, не смотрю и не снимаю.

Я с самого начала, когда только начал делать свои студенческие фильмы, сознательно убирал из них всякие смыслы — из изображения, из действия, чтобы трудно было найти в принципе какой-нибудь смысл во всем этом. Есть большая категория зрителей, которая обязательно спрашивает: а что это значит? Они так воспитаны, что все обязательно должно содержать смысл. А если его нет, значит это не нужно.

— В чем тогда ценность, если нет смысла?

— В кайфе.

Можно сказать, что глобальный смысл состоит в том, чтобы выработать у зрителя эндорфин. Каким способом это сделать, каждый автор решает для себя сам.

Лично я поклонник чистого искусства.

— Пишете ли вы сценарии к своим фильмам?

— Нет. Даже если я пишу сценарий, в итоге он не имеет ничего общего с получившимся фильмом.

— Но для многих кино — это в первую очередь сюжет.

— Для меня кино — это прежде всего аудиовизуальное искусство. Есть такой известный фильм «Человек с киноаппаратом» — он снимался без всякого сценария. И для меня это один из положительных примеров.

— Можно ли сказать, что вы противник сюжетности в искусстве?

— Я не противник, я сторонник альтернативных вариантов. Мне нравится идти другим путем, это позволяет мне чувствовать себя вне конкуренции.

— Тогда вашу анимацию, наверное, можно сравнить с музыкой, которая тоже не имеет сюжета, но при этом передает эмоции.

— Да, музыка — это как раз очень хороший пример для сравнения. А еще кулинария. Это ведь тоже искусство, которое связано с получением удовольствия. Такое развлечение, которое доставляет удовольствие изысканными способами.

— При этом ваши мультики — это ведь еще и пример немого кино. Ваши персонажи никогда не говорят.

— Так и есть. На самом деле немое кино — это настоящий кинематограф. Хичкок очень ругался в свое время, когда в кино появился звук. Оказалось, что актеры не умеют говорить или у них какие-нибудь жуткие голоса. Но он ругался даже не поэтому, а потому что кино превратилось в сплошную говорильню. А сегодня вообще в двух из трех фильмов сплошной закадровый текст. У меня сразу возникает неуважение к картине, в которой присутствует закадровый текст, потому что это демонстрация плохой режиссуры. Это значит, что режиссер не умеет снимать, поэтому ему приходится все объяснять словами.

Кино — это не литература. В нем самое главное содержится не в тексте.

— А как насчет цвета? Следуя вашей логике, можно предположить, что цветному кино вы предпочитаете черно-белое.

— С помощью цвета можно сделать шедевр, но обычно цвет все портит. Можно снять очень хороший цветной фильм, но в чб он все равно будет смотреться лучше. И я тоже в своих фильмах по возможности стараюсь не использовать цвет, но иногда приходится.

— Создавая свои мультфильмы, ориентируетесь ли вы на детскую аудиторию?

— В принципе я рассчитываю на универсальную аудиторию, не ограниченную различными парадигмами, такими как возраст или образование. Но параллельно я думаю о том, что хорошо было бы, если бы ребенок мог получить какое-то удовольствие. Бывает, что это недостижимо — слишком сложное изображение или персонажи недостаточно простые, и тогда приходится закрывать на это глаза, не рассчитывая на младший возраст. А если персонаж простой и хорошо понятны его обстоятельства, то даже самому маленькому ребенку этого достаточно, чтобы с интересом наблюдать за происходящим на экране. Многие взрослые привыкли искать во всем смысл, и они учат этому детей, которые потом тоже пытаются его найти в моих мультфильмах, но я сознательно его оттуда убираю. Поэтому мои фильмы лучше показывать детям самой младшей возрастной категории, тем, кто еще не начал думать.

— Когда вы поняли, что вы нашли свой собственный стиль?

— Когда сделал свою первую курсовую работу на режиссерских курсах. Это был мультфильм «Болеро». Во время защиты Федор Хитрук сказал: «Непонятно и смешно». И я понял, что это как раз и есть мое творческое кредо. Если будет понятно, будет уже не смешно. Поэтому я стал делать мультфильмы максимально непонятными.

— У вас есть какое-то личное определение стиля, в котором вы работаете?

— Отчасти это можно назвать сюрреализмом, но в широком смысле. Это реализм не этого мира.

— Какой из собственных мультфильмов вы любите больше всего?

— Наверное, «Ветер вдоль берега». Во-первых, потому что его делать было легко. А во-вторых, потому что он популярен. Еще из своих картин я люблю «Болеро» и «5/4».

— А как вы оцениваете сегодняшнюю российскую анимацию в целом?

— Лучше, чем сейчас, она никогда не была. До Перестройки в России существовало всего три крупных студии, которые выпускали мультфильмы. И они были, прямо скажем, сомнительного качества. Когда я еще был студентом, мы смотрели все, что выходило за год в стране. Из пятидесяти мне нравилось от силы три мультфильма. А сейчас каждый год мне хочется переписать себе и потом всем показывать 10-15 мультиков. Сегодня арт-хаусной продукции, коммерческих мультфильмов, различных сериалов и полнометражных картин выходит в разы больше. Поэтому

С российской анимацией все отлично, проблема только с финансовым кризисом, который ощущается всеми режиссерами начиная с 2008 года.

— Есть ли у вас ученики, которыми вы гордитесь?

— Конечно. Некоторых из них я даже сам позвал в школу-студию «Шар», в которой преподаю. Люди, как правило, не знают, насколько нужно быть классным, чтобы куда-то поступить. Я и сам не знал, что меня возьмут на Высшие режиссерские курсы и мне это будет легко даваться. Я думал там учатся какие-то небожители. Но оказалось, что я был вне конкуренции. Поэтому некоторых нужно просто подтолкнуть и убедить, что у них все отлично. Мои самые любимые ученики — Леонид Шмельков, Александра Шадрина и Соня Кендель. А сейчас у меня учится девочка, которая прямо мое продолжение, она старается делать такое кино, которое делаю я. Без стеснения. И мне это очень нравится. Потому что, выучив себе замену, можно, например, заняться чем-нибудь другим. А пока я не могу себе позволить этого, потому что то, что делаю я, не делает больше никто.

Антон Кокин