Измайлов первый, Зиверт — второй

Ни одной не погибло!

Из Бельска Анисим Семёнович Скрябиков добирался в Иркутск на таёжном аэроплане — так называл он свою повозку из шестиаршинных жердей. С губернским инструктором по пчеловодству Петром Григорьевичем Измайловым он полгода уже состоял в переписке и теперь, следуя нарисованной карте, без труда нашёл опытное хуторское хозяйство на берегу реки Каи. До встречи, назначенной на четыре пополудни, оставалось ещё два часа, и помощник Измайлова прогулялся с гостем до мельницы, да кстати показал и локомобиль для подачи воды, только что привезённый.

С гордостью огляделся:

— Все кочки мы срезали подчистую, посеяли кормовые травы, подготовили землю под сад, огород, да кое-что и посадили уже: семь десятин у нас под овсом, пять под картофелем, гороха и пшеницы по десятине и полторы — гречихи. Пруд хороший выкопали; правда, он покуда без рыбы и птицы — первый год хозяйничаем. У нас и лошадок только десять, да и коровок не больше. Но зато мы рощу прочистили, сделали удобные тропы, со скамеечками. Взглянем, коли хотите, но вам, наверно, пасеку не терпится посмотреть? Много кто наших пчёлок желал прикупить и деньги большие выкладывал, только Пётр Григорьевич всем отказал, кроме вас… — озадаченный взгляд на Скрябикова. — Вы уж не выдавайте его, чтоб другие не держали обид. В наших краях второй год подряд немедовый! Нынче майские заморозки перебили нектарники, и пчелиные семьи воровали корм друг у друга, многие погибли от голода. Так же и в прошлом году. Пётр Григорьевич заказал тогда аж пять сотен семей в Уссурийском крае, но и там случился голодомор. Правдами и неправдами удалось достать небольшую колонию, хотя бы для отдалённых уездов — Киренского и Верхоленского. Будущие хозяева поджидали в Тырети, но ещё при подъезде к Иркутску был получен министерский приказ о запрете движения частных грузов в западном направлении — и вагон с пчёлами отцепили. Наш Пётр Григорьевич не растерялся, пароходом доставил ульи в Усолье, а оттуда подводами в Тайтурку — у тамошнего сельского общества отличная пасека. Гостьям дали участок у реки, выстроили отличный омшаник и приставили надёжного человека. В пчеловодстве он был несведущ, но Измайлов хорошо его натаскал и всю зиму наезжал из Иркутска. Весной пчёл, хорошо отдохнувших, развезли по уездам. Ни одной не погибло!

Страховка мёдом

Измайлов подъехал, как и обещал, к четырём. А в шесть пополудни ульи заняли своё место в таёжном аэроплане, и начинающий пчеловод Анисим Семёнович Скрябиков получил подробнейшие инструкции. Равно как и совет отложить с отъездом до завтра: «В Глазково вас отследят и встретят потом на выезде, так что не рискуйте! О ночлеге не беспокойтесь, место у нас есть, даже и с комфортом можно устроиться. И вот что ещё: обязательно отпишите мне, как доедете!»

Скрябиков выехал перед самым рассветом — и так тихо, что его подопечные пробудились лишь к полудню. Он свернул на обочину, снял ульи, расположил их в тени и открыл. Пчёлки скоро отыскали заросли белого клевера и летали над ним до вечера. Так и ехали (ночь в дороге, утром — сбор нектара), пока не уткнулись в Солоты. Там Анисим Семёнович и узнал, что в его Бельской волости начинается мобилизация. «Теперь уж до самого дома без передышки, — вслух подумал он. — А то как бы не попасть в уклонисты!»

В Бельске он первым делом открыл ульи и написал Измайлову: «Любезный Пётр Григорьевич, то, что я призывного возраста и не калека, вы сами видели. И ежели всё-таки дали мне пчёлок, то, видно, понимали: охота мне медовой страховки на случай погибели. Пчеловодство — занятие вполне женское, моей Клавдии будет под силу. Пожалуйста, помогайте ей советами, если можно. А если я вернусь, но покалеченный, то тоже делом займусь и не стану обузой».

Письмо попало к Измайлову 11 июля, а в начале октября приехал он в Бельскую волость. Клавдия и три её дочери держались как на экзамене и очень гордились, что ни одна пчела не погибла.

Оказалось, Анисима не забрали в июле, как всех. И в августе не потревожили. Только во второй половине сентября увезли, когда он достроил омшаник и приучил своих «матушек» к новому месту.

— Видно, есть он, пчелиный бог-то! — серьёзно заключила Клавдия.

И Измайлов не стал возражать.

«Чиновный, а ни разу не тыкнул мне!»

…Бледно-зелёный свет лампадки чуть освещает комнату для приезжих.

— Пётр Григорьич, поднимайтесь — уж четыре утра…

Измайлов не сразу отрывает голову от подушки. А Петрович уж дальше хлопочет — клянчит у хозяина сено («Нашему инструктору для тепла») и широким жестом бросает в кошёвку, приговаривая: «Так-то лучше!»

Измайлов выходит во двор и поёживается:

— Я, как доеду, в парную пойду, а вам-то, Петрович, в обратный путь, да, может, и одному. Страшно. Холодно. Вот уж служба так служба!

— Это откудова посмотреть! По мне, так облегчение против прежнего: в мастерских как поставят у молота в четыре утра, так и машешь им восемнадцать часов. Рубаха просолится, встанет коробом, руки невозможно разжать… Эх, да чего там! — он неожиданно останавливает кошёвку. — Надо Василисе норки прочистить от инея.

Потом они долго едут молча, прежде чем Измайлов опять заговаривает:

— В Петрограде хвалят мои отчёты, но я-то знаю, Петрович, толкового мало. Взять хоть учебную пасеку: по всем данным, открывать её нужно было в Тырети — добираться удобно, медоносы в изобилии, да ещё и поселился опытный пчеловод из России, священник Морозов. Я с готовностью передал ему ульи и подборку литературы, рассказал обо всех местных особенностях и просил их учесть. Но он будто остался мыслями в тёплых краях: отказался от постройки омшаника, а когда морозы ударили, просто перенёс ульи в хлев. Все пчёлы и погибли от холода и миазмов, а Морозов оставил Сибирь явно разочарованный. Эх, лучше бы я отдал этих пчёл крестьянам — уж точно не заморозили б!

Он надолго замолкает, только нервно покашливает и сопит.

Наконец продолжает:

— И петроградские помогают мне плохо: сколько времени уж хлопочу о пособии на столярный станочек с круглой пилой — и всё без толку! Переписка с министерством — она любого доведёт до отчаяния!

Измайлов ещё бодрится, не показывает, что замёрз, но втайне надеется на скорую остановку. Умная Василиса бежит ровно, легко, не прибавляет и не сдаёт, но перед постоялым двором останавливается и косит на хозяина строгим взглядом. Петрович смеётся. Уже окончательно рассвело, и солнце оглаживает новенькие ворота с затейливою отделкой.

Молодой человек собирается выходить из кошёвки, но возница упреждает его:

— Не вставайте из сенца-то, без нужды не морозьтесь! У крыльца сойдёте, да сразу и в дверь! У кума самовар завсегда наготове.

Здесь, на тракте, Петровича знают все — и все ему рады. К тому же он рассказчик отменный и охотно помогает Измайлову продвигать пчеловодство. Всякий раз, прощаясь, тот растроганно повторяет: «Вы мой лучший агент!» Ямщик смеётся: этот странный чиновник в каждой деревне найдёт чему удивиться и говорит всем «вы» — слыханное ли дело-то? В прошлую зиму возил Петрович двух важных командированных, и они судили промеж себя, что ослабела, мол, власть верховная, а за нею и все чины. Как это понимать, Петрович не знал и думал с опаской: «Неужто наш инструктор только по слабости уважительный?» Верить этому не хотелось, да Петрович и не верил — просто слушал почтительного молодого человека и сам с радостью говорил, особенно про лошадок.

«Завёл моду, что уж тут говорить!»

Определившись на службу в Иркутск, Измайлов начал с бесплатной раздачи ульев в аренду и за два года (1913–1914-й) расселил по губернии пятьдесят пчелиных семей. В эту благополучную пору можно было взять по пяти пудов с улья, и арендаторы пожелали стать собственниками, чего, кажется, и добивался инструктор: ему требовалось доказать, что и в Иркутской губернии пчеловодство может быть выгодным.

Начальник губернского управления земледелия и госимущества Константин Апполинарьевич Лебедев долго приглядывался к новичку, но уж как пригляделся — без стеснения загрузил работой:

— Для вас не будет обременительным взять ещё и обязанности делопроизводителя нашего кустарного комитета: ваша основная работа связана с разъездами, а попутно вы сможете открывать гончарные, скорняжные, ткацкие и другие кустарные мастерские. Кроме того, есть запрос на курс пчеловодства в местной духовной семинарии, равно как и в духовных училищах, женском и мужском. Все согласования с Петербургом я приму на себя, похлопочу и о благословении архиепископа.

Измайлов кивал, сам веря, что не бросится впереди локомотива; однако не утерпел: добыл пригласительный на съезд местной епархии, затесался среди выступавших и с первых слов нащупал нужные кнопочки:

— Священнослужители небольших сельских храмов остро нуждаются в побочном заработке, а из занятий, подобающих лицам духовного звания, пчеловодство — самое, может быть, подходящее. Пасека может стать доходной статьёй в скудном бюджете деревенского батюшки или псаломщика. Кроме того, через духовных наставников волшебные ульи скорее найдут дорогу к крестьянам. Широкая же постановка дела обеспечит воском всю епархию, в то время как теперь в нём ощущается недостаток.

Пётр Григорьевич посмотрел на архиепископа почти строгим взглядом, и тот вполголоса уточнил у свиты:

— Тот самый молодой человек, о котором рассказывал Лебедев? Впрочем, другого такого нет. Подайте его ходатайства мне на подпись!

Не всем иркутским чинам импонировала порывистая натура Измайлова. Лебедеву нашёптывали, что на пятом году государевой службы не пристали пышные обороты речи с прилагательными в превосходной степени.

— Пусть, пусть! — отмахнулся начальник. — Живой темперамент Измайлова оправдывается хозяйственной сметкой и дальновидностью! Этот молодой человек натурально завёл моду на пчеловодство! Работают артели в Тайшете, Нижнеудинске, Тайтурке, деревне Холмушиной, на станции Ук. Расширяется пчеловодческая мастерская в Тайшете, в Иркутске делают ульи и искусственную вощину; здесь же образцовая пасека, поставленная Петром Григорьевичем.

— Но от ведения сельскохозяйственного товарищества он всё-таки уклонился!

— Естественно: это вотчина правительственного агронома Зиверта.

На речке Скипидарке хорошо картошка растёт!

С весны 1916-го Христофор Христофорович Зиверт добивался устройства образцово-показательного огорода.

Константин Апполинарьевич Лебедев не скрывал раздражения:

— Иркутским сельскохозяйственным обществом не заложены средства на ваши грядки.

— Все расходы, о которых я говорю, можно подвести под статью «Развитие производственной деятельности»!

— Да там только рублей 500…

— Прибавьте к ним добровольные взносы от иркутских предпринимателей Посохина и Курбатова. И Христина Яковлевна Колыгина предлагает почти бесплатно полторы десятины отличной земли. И городская управа отдаёт десятину по разумной цене. Там болгары прошлым летом хозяйствовали и взяли хороший урожай. Теперь участок свободен, а в придачу к нему — десятина на свалке.

— Вот: управа желает нашими руками облагородить угодья! Она действует исключительно в собственных интересах!

— Позвольте напомнить, Константин Апполинарьевич: департамент земледелия поручил нам засадить овощами до двенадцати десятин.

— Но средства на это обещает лишь осенью!

— Да во всех губерниях правительственные агрономы одалживаются где придётся. Впрочем, это вам хорошо известно.

— Мне известно, что из столичных кабинетов Иркутск не разглядеть. Вся эта идея огород городить кажется мне решительно преждевременной. Куцее пособие от министерства разумнее передать одному из кредитных товариществ — на приобретение сельскохозяйственной техники. Сейчас, когда деревня обезлюжена мобилизацией, Петроград охотно присылает машины…

—…без инструкторов!

— Вам ли не знать, что на Баяндаевском опытном поле практикует штатный инструктор Андерсен!

— Да он по-русски не говорит! Отбудет контрактный срок и уедет, не принеся ни малейшей пользы!

— Вы слишком резки в оценках! И кстати: к сеялкам Эльворти прилагается-таки подробное руководство…

—…на инженеров рассчитанное. А огороды не требуют университета. Кстати, я планирую сэкономить, набрав сезонных рабочих из беженцев.

— Ладно, Христофор Христофорович: денег мы вам найдём, но немного — и в долг. Разве это спасёт положение? Для толковой организации дела нужно слишком многое.

Зиверт не стал спорить, но с деньгами поторопил.

Ещё три года назад, в 1914-м, он арендовал под Усольем участок в шесть десятин. Пригодной земли оказалось чуть более половины, да и та сильно истощена. Радовали многочисленные ручейки, тёкшие в небольшую речушку со странным названием Скипидарка. Христофор Христофорович сделал ставку на медоносные травы, ягодный же питомник на первых порах занял лишь небольшую площадку. Инструктор по садоводству попался опытный и добросовестный, а вот на инструктора по огородничеству денег не осталось совсем. Из парниковых дынь вызрели только три, из тыкв — шесть. Хмелю и гороху требовался обильный полив, а рабочие бросили их на милость природы; но картофель они окучили капитально и один раз удобрили, так что вышло не хуже, чем у окрестных крестьян. Конопле, моркови и свёкле подкормки не хватило, но всё-таки уродились они неплохо. Как и репа, томаты, цветная капуста, кольраби.

Зиверт смотрел довольно: всё лето крестьяне не выводились с его опытного поля, и он их подробнейшим образом консультировал. Тут Христофор Христофорович был незаменим и самые незавидные результаты, не смущаясь, использовал в просветительских целях.