Цельность материала

«Восточный формат»: Александр Сергеевич, рассматривая вашу выставку, невольно удивляешься, насколько много на ней свежих работ. Почти все картины написаны за последние два года. Как вам удается столь плодотворно работать?

Александр Шипицын: Тут сыграл роль случай. Дело в том, что я уже 12 лет работаю в Педагогическом институте, который теперь называется Восточно-Сибирской государственной академией образования. По вузовским законам преподаватель после 10 лет стажа имеет право на творческий отпуск. Собственно, этим правом я и воспользовался. Ректор без проблем меня отпустил, за что ему большое спасибо, и я оказался абсолютно свободным на полгода. Летом немного пописал этюды, а с сентября начал работать в мастерской. И получилось, что за прошлый год я написал 60 работ — такой результативности у меня вообще никогда не было. Но, конечно, такое рекордное количество получилось благодаря живописи, которую писать и проще и быстрее — офортов столько сделать за такой срок просто невозможно. Вообще, я назвал бы эту выставку «Осенний цикл», потому что основная часть работ написана именно осенью прошлого года.

ВФ: То есть для вас сегодня живопись — это новый этап в творчестве?

А.Ш.: Пожалуй, да. Всю жизнь я занимался то графикой, то офортом, то акварелью, то отвлекался на другие материалы — и с каждым из них становился творчески богаче, узнавал что-то новое. Теперь мне стала интересна живопись. Во-первых, это очень эмоциональная штука. А во-вторых, живопись глубже других видов искусства. Скажем, в рисунке — трехмерное пространство, а в живописи — его гораздо больше. Для меня это своего рода эксперимент, хотя любое творчество — это эксперимент, без которого невозможно развитие. Если бы запретили эксперимент, искусство бы сразу умерло.

ВФ: Вы известны в Иркутске прежде всего как мастер офорта, притом практически единственный, кто занимается этим видом графики в регионе. А в чем для вас прелесть этого искусства, в чем его преимущество перед другими техниками?

А.Ш.: Несмотря на то, что это одна из самых трудоемких, энергозатратных и вредных для здоровья техник, плюс к тому еще и дорогая с материальной точки зрения, сам процесс работы над офортом меня просто завораживает. Ты садишься и погружаешься в хитросплетение линий, и не можешь остановиться. Это огромное удовольствие.

Но немалую роль в моей любви к графике и офорту в частности играет то, что я воспитывался у великого иркутского художника Бориса Лебединского, который собственно и сделал из меня в первую очередь графика. Его принципы живут во мне с детства, я даже пытался в себе их изжить, но они то и дело вылезают то тут, то там. Поэтому мне даже уже сказали, что и живопись моя имеет черты графики.

ВФ: Героем вашей графики, как правило, является деревянный Иркутск, причем старый, покосившийся, захолустный, который сегодня все больше уходит из нашей жизни. За что вы его любите?

А.Ш.: Понимаете, камень — мертвый материал, он почти не подвержен изменениям от того, что с ним соседствует человек. А дерево, наоборот, сильно меняется именно под воздействием человека и времени. Вот новый дом — он блестит, сияет, но на самом деле это пустышка. А когда в нем живет человек, он как бы облагораживает его, вселяет в него какую-то энергетику, видоизменяет. И дом становится живым соучастником всего этого. Вот это меня больше всего и привлекает. Представьте себе деревенский забор, в котором все доски ровно и плотно пригнаны друг к другу, везде ровные правильные линии — это же тоска! А стоит только чему-нибудь произойти — доску одну выломали, куст рядом вырос, столбик один подгнил и просел, ветром покосило — сразу возникает живописность и интерес для художника.

ВФ: Я заметил, что на вашей выставке есть несколько автопортретов. Скажите, а откуда у художника вообще возникает желание написать себя?

А.Ш.: Ну, во-первых, портрет — это вообще самый сложный жанр, на мой взгляд. Помимо того, чтобы просто нарисовать человека, нужно еще заглянуть в глаза и попытаться что-то оттуда вытащить. Или, наоборот, туда вселить. Поэтому автопортрет — это прежде всего познание самого себя.

ВФ: Вы много лет занимаетесь преподавательской деятельностью, более того, в свое время именно благодаря вам в Иркутске появилось высшее художественное образование. Многие ваши ученики уже стали художниками с именем. Считается, что в Иркутске даже сформировалась целая школа графики Шипицына. В чем секрет вашего педагогического метода?

А.Ш.: Я нашел определенный подход, благодаря которому даже говорят, что я за один семестр могу делать из студентов художников. Еще при создании кафедры изобразительного искусства и методики я ввел такой предмет, как клаузура. Очень часто студенты впадают в ступор перед белым листом. У них есть задание, но они не знают, с чего начать. Как перенести предмет, который ты видишь перед собой, на лист бумаги? Для начинающего это проблема номер один. А я предлагаю им начинать со случайных мазков, какими угодно красками, в любом порядке и любом месте. А потом уже смотреть, какие сочетания получаются из этих случайностей, ведь обязательно появляется динамика, конфликт, контраст. И в этот момент лист становится подконтрольным, в нем появляется какая-то структура, пространственная или плоская — неважно, важно, что в этой структуре становится легко работать. Молодым людям это открывает глаза. Вот так я с ними и начинаю работать. Графика у нас начинается с того, что я предлагаю им взять щепку, макнуть ее в тушь и чертить как угодно. А потом моя задача — научить их вытаскивать из этого сумбура и хаоса какую-то идею. На первом курсе эта методика действует очень хорошо. Они уже знают, что две параллельные линии — это покой, а как только их пересекает третья линия, возникают два конфликта. Графика вся построена на таких конфликтах.

ВФ: Как вы оцениваете в целом художественный процесс Иркутска?

А.Ш.: Здесь, наверное, стоит говорить прежде всего о выставочном процессе. Прошедшая недавно в художественном музее выставка японской графики еще раз меня убедила в том, что выставки должны быть специальными. Если живопись, то только живопись. Так же и графика, декоративно-прикладное искусство, скульптура и прочее. Не надо смешивать разные виды изобразительного искусства. Благодаря такому подходу складывается ясное и четкое представление не только о возможностях материала, но и возможностях художников. Так делают, кстати, различные европейские биеннале и триеннале: предлагают единый материал для всех, и художники уже пишут только им. Недавно, например, была республиканская выставка пастели в Омске. А у нас в Иркутске при формировании какой-нибудь выставки, в которой участвует много художников, обычно задают тему невзирая на материал. И получается все подряд. В одной экспозиции оказываются и живопись, и керамика, и графика. Мне кажется, это неправильно. Материал всегда дает большую цельность.

ВФ: А в чем, по-вашему, состоит миссия художника?

А.Ш.: Вот мы считаем, что самолет — это инженерное изобретение, но почему-то картина не считается изобретением. А ведь если оглянуться вокруг себя, посмотреть на быт, который нас окружает, невозможно найти предмета, на который бы не повлиял художник. Любой стул, ботинок, машина, дом — все создается художником. Мы не всегда отдаем себе отчет в этом, но именно художник создает наш мир. И делает его красивее.