«А стол уже накрыт!»
«Я пришла на работу в школу в 1990 году. Меня не допустили тогда к старшеклассникам, вела я пятые классы, но в горячую экзаменационную пору и мне нашлось дело. Тогда еще не было ЕГЭ. Экзамены ученики сдавали в своей школе, писали сочинение. Старшие коллеги доверили мне быть в комиссии, на подхвате. Что меня поразило? Комфортные условия, в которых писали дети. Никто не делал им никаких замечаний. Было ощущение, что дети сами по себе, а комиссия сама по себе, хотя комиссия сидела в том же классе, что и ученики, и была призвана обеспечивать строгий порядок во время экзамена. Через два часа от начала экзамена открылась дверь, вошла чья-то мама и певуче протянула: «А стол уже накрыт». После этих слов вся комиссия встала и отправилась пить чай, а дети остались со своим преподавателем.
Позже я поняла, зачем комиссия уходит посреди экзамена: так учителю давали возможность подойти к своим детям, подсказать им что-то. Но больше всего меня поразила проверка. Коллеги доверили мне проверять только простым карандашом, боясь, что я, по своей студенческой дотошности, замечу все ошибки. А в работе, чтобы оценить ее на «три», должно быть не больше пяти орфографических ошибок! Конечно, мало кто из троечников укладывался в пять ошибок, для таких случаев учитель клал рядом синюю ручку: где запятую подставит, где буковку подрисует…
Бывали совсем анекдотичные случаи. Например, об одной работе спорили две мои пожилые коллеги. Они не знали, какую оценку поставить ученику, не читавшему «Герой нашего времени». Как вы помните, Бэла, героиня романа, — юная горянка, возлюбленная Печорина. Незадачливый ученик в сочинении назвал Бэлу лошадью Печорина. В прямом, а не в переносном смысле.
«Галина Викторовна, у ребенка стресс! — убеждала Клавдия Васильевна. — Представьте, что на месте этого ребенка ваш внук!» «Клавдия Васильевна, вы можете сколько угодно представлять, что на месте этого ребенка ваш правнук! — язвила Галина Викторовна. — Если мы будем позволять такие вещи, они нам совсем скоро на шею сядут». Конечно, недоросль не читал Лермонтова, думала я, выходя из аудитории, но не оставлять же его на второй год! Хотя бы тройку надо поставить бедолаге. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что этому ученику поставили четверку. Спор между коллегами шел как раз об этом: три или четыре поставить за «лошадь Печорина».