С поля боя — на подмостки

«Меня считали кровопийцей»

Игорь Соколов, первый главный дирижер Симфонического оркестра Иркутской филармонии. Работал в филармонии с 1959 года

Игорь Соколов стал первым главным дирижером симфонического оркестра Иркутской филармонии. Его отец был оперным певцом — ведущим баритоном в театре у Немировича-Данченко. Он подарил пятилетнему Игорю скрипку, а через два года мальчик поступил в Петербургскую хоровую капеллу и стал гордо именовать себя капелланом. Поступление в Ленинградскую консерваторию совпало с началом войны. Он добровольцем ушел на фронт.

«Перед отправкой на фронт, пока формировали взводы, нас почти трое суток не кормили, — вспоминал музыкант. — Чаю хотелось страшно. Какой уж тут страх смерти! Я попал в морскую пехоту, в пулеметный взвод Волховского фронта. Мы таскали на себе тяжелые орудия по кочкам и болотам. Пулемет больно врезался в плечо, руки опухали… Немцы все время бомбили с воздуха. Потом меня контузило, я оказался в госпитале. А всю нашу часть фашисты окружили и уничтожили».

Игорь Александрович был награжден медалями «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги» и «За победу над Германией».

После войны музыкант восстановился на втором курсе дирижерско-хорового факультета Ленинградской консерватории, параллельно занимаясь на оперно-симфоническом. В 1956-м победил на Всесоюзном конкурсе на должность дирижера-ассистента Государственного оркестра СССР, переехав в Москву. А вскоре министерство культуры предложило Соколову возглавить Иркутский симфонический оркестр. Через четыре месяца маэстро собрал музыкантов и создал репертуар. В 1959 году в концертном зале филармонии состоялся первый симфонический концерт. Музыканты исполняли 40-ю симфонию Моцарта, «Оберон» Вебера и фортепианный концерт Грига. Выступления оркестра неизменно собирали аншлаги, музыканты давали по 14 концертов в месяц.

«Мне нужно было побороть психологию индивидуализма музыкантов, — признавался дирижер, — свести их к единому симфоническому звучанию, объединить общим эмоциональным замыслом. А это неблагодарный, выматывающий труд».

Музыканты, работавшие в те годы, вспоминают, что во время репетиций Игорь Александрович мог запустить в музыканта нотами или палочкой, в процессе подготовки к концерту было много оторванных рукавов. Он требовал от исполнителей однозначного подчинения.

Исполняя произведение, дирижер пытается вложить в него свой личный опыт, свои переживания и то, что ему кажется важным в замысле композитора. Кто-то привлекает музыкантов к сотворчеству, позволяя играть так, как просит их душа, кто-то действует более авторитарно, добиваясь воплощения своего замысла.

«Оркестр — это не просто группа музыкантов, а сложнейший ансамбль с множеством тонких переплетений, — считал Игорь Александрович. — Если один захочет сыграть так, другой эдак — получится какофония. Дирижер обязан создать единое эмоциональное звучание. Он должен быть деспотом. Музыканты считали меня кровопийцей. Говорили, что я противопоставляю себя коллективу. Но у нас был очень жесткий график, высокие требования».

Игорь Соколов и в почтенном возрасте давал в филармонии разовые концерты. И неизменно собирал аншлаг. Он был харизматичным человеком. Ходила даже легенда, что многие дамы ходили на его концерты, чтобы полюбоваться экспрессивным элегантным маэстро.

«Перед каждым выступлением я волнуюсь, как мальчишка, — рассказывал маэстро Соколов. — Но стоит мне поднять палочку, как волнение исчезает. В момент исполнения для тебя важнее всего яркость, контрастность звучания, драматургия произведения, эмоциональный настрой, который должен заразить музыкантов и публику. Музыка, замысел композитора переполняет тебя, и весь мир перестает существовать».

Главный по виолончелям

Михаил Аранович — концертмейстер группы виолончелей. Работал в Иркутской филармонии с 1959 года

Судьба виолончелиста Михаила Арановича — сюжет для военного блокбастера. Родился в Ростове. Мечтая стать музыкантом, поступил в музучилище по классу виолончели. Но в конце октября 1941, накануне оккупации Ростова, Миша с родителями эвакуируется в Пятигорск, затем — в Баку, где объявляют всеобщую мобилизацию. Юноше было всего 16 лет, когда он пришел на призывной пункт, сказав, что ему 18. Во время эвакуации он так и не успел получить паспорт. Летом 1942 года Михаил Аронович стал военным моряком. Прошел курс молодого матроса, принял присягу и попал в военный порт Поти на флагманский корабль Черноморского флота линкор «Севастополь».

Линкор совершил несколько походов к берегам союзников Германии Румынии и Болгарии. В это время Михаил списался со своим братом Абрамом, служившим командиром «морского охотника» здесь же, на Черном море. Подал рапорт с просьбой перевести его к лейтенанту Абраму Ароновичу, командиру «морского охотника». В 1943 году Миша оказался рулевым на катере под командованием брата. Их катер охотился на немецкие и румынские баржи, для чего на вооружении катера была пушка. Баржи тоже имели орудия, поэтому такие вылазки были чрезвычайно опасны. Иногда приходилось охранять движение кораблей. Позже весь экипаж пересел на торпедный катер.

В начале ноября 1943-го дивизион торпедных катеров помогал высадке большого десанта на Керченском полуострове. В операции участвовали сотни больших и малых судов. При возвращении катера назад раздался сильнейший взрыв. Судно взлетело на воздух, Миша, оказавшись в воде, схватился за плывший шпангоут. Вытащили его моряки другого катера. Оказалось, что кроме Миши из экипажа судна выжил только один сигнальщик. Михаил получил тяжёлую контузию и долго пролежал в госпитале.

На катер матрос уже не вернулся. К тому времени весь Крым, включая Севастополь, был освобождён. Но корабли войти в Севастопольскую бухту не могли. Бухты Севастополя, Керчи, Феодосии были заминированы немецкими магнитными минами. Наш флот имел тральщики для борьбы с магнитными минами. На такой тральщик, оснащенный специальным оборудованием, пришел рулевым Михаил. Это была смертельно опасная рулетка. Нужно было так маневрировать на судне, чтобы, взорвав мину, не подорваться самому. Из шести тральщиков, ходивших по Крымским бухтам, два подорвались на минах. Тральщик Арановича уцелел, Севастопольская и Феодосийская бухты были очищены от десятков магнитных мин. Михаил с радостью наблюдал, как наши военные корабли заходили в Севастопольскую бухту.

В последние месяцы войны было решено создать военный оркестр Черноморского флота. Был объявлен набор в этот коллектив, туда был зачислен и Миша Аранович. Но он так и не попал в оркестр: последовало распоряжение о зачислении его в команду моряков, направлявшихся на торговом корабле в США за тремя морскими буксирами. Штаты находились в состоянии войны с Японией, а плыть предстояло через Японское море, где курсировали японские эсминцы. Если бы японцы обнаружили на торговом судне советских военных моряков, их могли интернировать вплоть до окончания войны. Поэтому во Владивостоке всем матросам выдали гражданские документы и одежду. Все прошли подробный инструктаж.

Переход через Тихий океан до Сан-Франциско занял 12 дней. Затем ехали поездом до Нью-Йорка, где в течение 4-х недель знакомились с устройством своих служб на буксирах. Вся документация была на английском языке, но были переводчики. Затем некоторое время ушло на обучение вождению этих буксиров в Гудзоновом заливе. Военные моряки-буксировщики заводили и выводили в море крупные военные корабли и торговые суда с грузами в счет немецких репараций Советскому Союзу.

Только в 1951 году старшина Михаил Аранович смог вернуться домой. Он по-прежнему мечтал стать музыкантом. Но он не брал в руки виолончель десять лет. Да и руки его огрубели и утратили музыкальную «сноровку». И все же Михаил вернулся на третий курс ростовского музыкального училища и окончил его с отличием. Там же он встретил и свою будущую жену. Шура уже закончила пединститут и работала учительницей. Но мечтала о карьере музыканта. Молодые люди вместе окончили Горьковскую консерваторию.

В 1959 году Михаила пригласили работать в Иркутский симфонический оркестр, пообещав жильё. Что для семьи с маленьким ребенком было немаловажно. Гарантировали работу в филармонии и Шуре. Так началась новая, интереснейшая глава их жизни. Михаил занял место концертмейстера группы виолончелей и проработал на этой должности до 1992 года.

Музыканты шутливо называют концертмейстера «группенфюрером». Он — главный после дирижера. У концертмейстера работают сразу два полушария головного мозга: он должен предвидеть, предслышать, предчувствовать, что сделает дирижер, а что — музыканты. Он ответственный за всю группу инструментов, за общее гармоничное звучание. Михаил Аранович занимался с артистами, подтягивал их, ставил им штрихи, аппликатуру, технику исполнения. В 1990-е годы вслед за дочерью уехал в Австралию. Он и там посвятил себя любимому делу. Михаил Аронович стал виолончелистом Мельбурнского концертного оркестра.

Высшая музыкальная математика

Исай Сирота — тромбонист. Работал в Иркутской филармонии с 1959 года

Это история человека-самоучки с врожденным музыкальным даром. Родился Исай в 1918 году в семье кузнеца. Был у родителей четырнадцатым ребёнком. Окончив всего восемь классов школы, обладая феноменальной памятью и необыкновенной музыкальностью, он поступил в класс известного в Иркутске педагога теории музыки Елены Городецкой. А в 20 лет, не имея музыкального образования, стал солистом городского духового оркестра. Сирота исполнил на тромбоне все известные оперные партии, в том числе Ленского, Гремина, Онегина.

Во время Великой Отечественной войны Исай служил в конвойном полку на Японском фронте. Был награжден медалями «За победу над Германией», «За победу над Японией», «50 лет Победы» и «За заслуги перед Отечеством». После окончания войны Исай Вениаминович работал в оркестре радиокомитета под руководством Василия Патрушева. В 1959 году музыкант пришёл в только что созданный симфонический оркестр Иркутской филармонии, где проработал долгие годы.

У Исая Вениаминовича была феноменальная память и невероятное врожденное чувство ритма. По словам артистов, у него был свой фирменный метод проверки молодежи на профпригодность. Стоишь ты где-нибудь перед концертом или репетицией, погруженный в свои мысли. А тут возникает Сирота, достает бумажку, исписанную мелким почерком, и кричит тебе в ухо: «Простучи!»

Ты смотришь в записку и думаешь: «Господи, это же практически высшая математика!» Там обязательно какой-нибудь заковыристый ритм, там и триоли, и дуоли, и квартоли, и секстоли (группы звуков — ред.)! И размер обязательно три четверти или семь четвертей. Пока ты стоишь и ломаешь голову над этой музыкальной фразой, Исай Вениаминович настаивает: «Простучи!»

Характер у музыканта был непростой, жесткий, требовательный в профессиональном плане. А это ценные качества для оркестранта. Ведь если один музыкант ошибется, то начнется цепная реакция. Исай Сирота никогда не ошибался.

Исай Вениаминович основал музыкаль-ную династию. Его сын, Борис Сирота, работает в группе тромбонов Иркутской филармонии. Внук Евгений — кларнетист.

Сын полка, боец, инспектор

Владимир Бесеневич — артист группы валторн. Работал в Иркутской филармонии в 1966-1988 гг.

Владимир Бесеневич родился в 1925 году в музыкальной семье. Его отец служил скрипачом-виртуозом и дирижёром в оркестре Иркутского радиокомитета. Сам Владимир стал профессиональным скрипачом в двенадцать лет. Через два года — он военный музыкант и сын полка, еще через два — солдат.

В 1938 году Александра Бесеневича арестовали. Владимир Александрович в одном из интервью говорил: «Удивительно! Каким образом мог провиниться перед Советским государством оперный дирижер и скрипач: вредительски играть мимо нот?».

Владимир учился тогда в школе №15. После ареста отца на общешкольной линейке с него сняли галстук: сын врага народа недостоин быть пионером. В этом статусе музыкант прожил почти тридцать лет: лишь в 1965 году его матери сообщили, что отец посмертно реабилитирован. Позже семья узнала, что через полгода после ареста Александра Бесеневича расстреляли по постановлению НКВД.

Закончив музыкальную школу, Володя в двенадцать лет поступил в театр юного зрителя скрипачом, где и проработал до 1942 года. Театр тогда поехал на гастроли на Дальний Восток.

«Нашему оркестру не хватало музыкантов, и дирижер привлек на время гастролей исполнителей из военного оркестра местной воинской части. Их выправка, красивая военная форма мне понравились, — вспоминал Бесеневич. — Их оркестру тоже был нужен толковый скрипач. Меня сразу принялись обхаживать: вот такой-то нам и нужен, очень хорошо, что ты подросток, тебе выдадут военную форму, паек, в общем, заживешь. Я согласился. Военные действовали быстро: ночью подогнали машину, я собрал вещи… Да что там было собирать: скрипку да чемоданчик».

Так четырнадцатилетним пареньком он оказался в армии. Был оформлен как «сын полка». Следующий год он вместе с другими малолетками несколько раз сбегал на фронт. Ребята тайком садились на эшелон, но их неизменно ловили и возвращали в часть. «Командир даст пинка под зад — на том все и заканчивалось».

А через два года юный музыкант попал в самое пекло: их часть перебросили на Третий Белорусский фронт… Эшелон, в котором ехал Володя, попал под бомбежку. Состав сгорел за 15 минут. Из шестерых друзей — «сынов полка» после налета в живых осталось только трое… Командование собрало уцелевших, и они приняли воинскую присягу. Так в шестнадцать лет Владимир стал бойцом 5-й Краснознаменной армии под командованием генерала-полковника Крылова.

Армия в составе войск Третьего Белорусского фронта летом 1944 года приняла участие в знаменитой операции «Багратион». Бои были страшные, кровопролитные.

«Однажды наш полк остановился на ночлег прямо в поле, было уже темно, — рассказывал Владимир Александрович. — Мы разожгли костры, поели, кто-то выпил. Нам, воспитанникам, кстати, вместо курева выдавали конфеты. В общем, нормально, почти с комфортом переночевали. А когда проснулись — оказалось, что на ночлег мы расположились прямо на месте боя: кругом было множество убитых бойцов, которых мы в зимних сумерках не разглядели».

Бесеневич был трижды ранен и дошел до Германии. Награжден орденом Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны, медалями за взятие Кенигсберга, Победу над Германией, Победу над Японией. А о том, как его представили к ордену Славы третьей степени — отдельная история.

«Я служил в разведроте, и нас послали за языком, — рассказывал музыкант. — Дело было в Восточной Пруссии. Нас прикрыли: артиллерия провела огневой налет, саперы проделали проходы в колючей проволоке, и мы подобрались к немецким позициям. Выбрали подходящий момент и захватили двух немцев на пулеметном расчете, расположившемся в стороне от основных немецких позиций. Все прошло идеально, без единого выстрела. Мне выпало тащить одного языка на себе. Не очень крупный немец попался, все бы ничего, но пришлось переправляться через речку. А плавать-то я не умел! Чудом меня этот немец не утопил. Наверное, просто надоела ему вся эта бойня».

После Кенигсберга всю армию переправили на Дальний Восток. Там посадили на танки и пересекли Большой Хинган. Война для Владимира Бесеневича продолжалась.

Он ушел в запас только в 1951-м. Находясь в составе армии, Бесеневич пять лет проработал в музыкальном театре в Харбине. Вернувшись в Иркутск, играл в ЦПКиО, работал в школе музвоспитанников, учился в Иркутском училище искусств. Затем служил валторнистом, а потом и инспектором симфонического оркестра Иркутской филармонии. Это человек, занимающийся расписанием репетиций, ведающий музыкальными инструментами, дающий музыкантам перед концертом команду: «На сцену!». И Владимир Александрович относился к этому делу педантично и строго.

«На этом посту я отвечал за то, чтобы в оркестре все было в порядке: чтобы играл полный состав, чтобы у музыкантов был безукоризненный внешний вид — днем черные бабочки, вечером — белые, — говорил музыкант. — Представляете, некоторые норовили выйти на сцену черт знает в чем, даже в красных носках! Я это дело пресекал на корню. Я ведь из армии старшиной уволился».