«Жизнь хирурга я расцениваю как замысел»

— Юрий Андреевич, какая-то личная история привела вас в медицину? Вы из династии врачей или были другие причины пойти в эту профессию?

— На мой взгляд, у каждого человека есть своя божественная линия жизни, свое предназначение. Я был золотым медалистом, окончил заочную физико-математическую школу в Новосибирске, должен был стать математиком. Но когда приехал в Новосибирск поступать, обнаружил, что забыл дома один важный документ. Пришлось возвращаться, на обратном пути в поезде познакомился со студенткой мединститута. И наш мимолетный разговор развернул мою жизнь, о чем я нисколько не жалею. Очень важно для всех, кто хочет посвятить себя медицине, чтобы эта профессия сразу захватила. Нужно пройти все стадии — от санитара до врача. Тогда ты сможешь говорить на одном языке и с санитарами, и с медсестрами, и в конце концов станешь уважаемым врачом. И изменять профессии нельзя, это главное.

— Вы из тех, кто прошел все ступени, дежурили в больнице ночами?

— Конечно. К тому же раньше дежурства были важной экономической составляющей жизни студента. Это были 90-е годы, надо было выживать. Время было другое, никто не существовал за счет своих родителей, молодым целеустремленным людям была присуща социальная сознательность.

— А почему решили стать именно хирургом?

— Большую роль сыграл мой коллега, учитель, с которым мы сейчас работаем в тандеме — хирург, главный врач больницы Владимир Новожилов. Когда он учился в Москве, заразился идеей создать в Иркутске Центр хирургии новорожденных. Так 24 года назад было организовано наше отделение. Ему были нужны единомышленники, а я был подходящей фигурой для этой цели — у меня были хорошие знания, целеустремленность, кроме того я дышал, жил этой больницей. Решение стать хирургом я принял на этапе формирования хорошего медицинского сознания.

Убежден, что хирургия — это мужская профессия, требующая реакции, выносливости, высокой физической мобилизации.

Иногда приходится стоять за операционным столом по 7-8 часов. Не все семьи выдерживают такое самопожертвование. Ну, и работа с маленькими пациентами — это особенная работа, это всегда добрый разговор с мамой. И с мамой ты можешь разговаривать час и дольше, потому что сложные вещи порой происходят с маленькими детьми. И не всегда парой простых слов мы можем сказать, чем ребенок болен.

— Создание этого отделения — важный шаг для больницы, города и всей Иркутской области…

— Когда мы начинали, летальность пациентов с врожденными патологиями составляла 70%. Не было технологий лечения, структурных подразделений, в которых это лечение можно было бы осуществлять, также не было реанимации, условий для интенсивного выхаживания для пациентов с малой массой тела. Создавать такое отделение было затратно — нужны были специальные приборы, дыхательные аппараты, необходимо было создавать температурные и питательные условия. Потому что жизненные функции наших пациентов (дыхание, пищеварение, согревание) порой полностью поддерживаются искусственно. Ну, и необходимы были люди, способные эти идеи реализовать.

— Вы довольны тем, что сделано за эти почти 25 лет? Что внушает особую гордость?

— Нужно опираться на те оценки нашей работы, что существуют не только в России, но и в Америке, в других странах. В Иркутске сегодня работает центр детской хирургии мирового уровня. Важно и то, что это научный центр, здесь формируются научные работы, защищаются диссертации, происходят большие научные события. Мы не просто свидетели тех изменений, что происходят в мире детской хирургии, мы сами являемся пионерами, лидерами современной детской хирургии. А в этой области в последние 10-15 лет произошла революция. Если раньше большая часть пациентов с врожденными аномалиями умирала, то сегодня цифра радикально изменилась — общая выживаемость составляет 97—98%. Многие заболевания, приводившие раньше к летальному исходу, мы научились корректировать. Пускай эти дети не все до конца выздоравливают, но мы создаем для них оптимальные условия для продолжения жизни. К тому же медицина шагает вперед, и то, что мы сегодня пока не можем делать, завтра станет реальностью.

Наши пациенты живут обычной жизнью, мы стараемся, чтобы внешне дети не отличались от своих сверстников, чтобы не было рубцов, других деформирующих внешний вид аномалий.

— Когда случилась эта революция в хирургии, так радикально изменившая ситуацию?

— Все началось примерно в конце 90-х, когда появилось оборудование для эндохирургических операций. Оно базировалось на оптических системах, позволявших получать изображение из полостей тела и передавать его на экраны мониторов, на экраны конференц-залов. Были сконструированы инструменты очень маленького размера, которые могут заменить функции рук хирурга. Наконец, появились и компьютерные системы, которые объединили все существующие компоненты эндоскопических систем в одно целое. Эта революция изменила абсолютно все в детской хирургии. Изменились в первую очередь хирургические доступы. Кровавые, несоразмерные ребенку разрезы превратились в точечные отверстия, которые через год будут на коже не видны. Современная хирургия стала менее агрессивна, травматичное воздействие хирургических операций уменьшилось в несколько раз, как и количество обезболивающих препаратов. Пациенты меньше находятся в палатах интенсивной терапии. Сокращение длительности госпитализации важно не только с экономической, но и с человеческой точки зрения. Потому что пребывание в больнице для мамы с ребенком — всегда большой стресс.

— Вы владеете английским и немецким языком, завязываете и поддерживаете международные связи. Это ваша осознанная стратегия?

— Россия длительное время жила в изоляции. Но хирургическая революция в 90-х годах очень сильно повлияла на всех врачей. И сегодня наш лозунг «Один мир — одна хирургия». Не должно быть российской хирургии, американской, европейской, все стремятся к тому, чтобы лучшие достижения хирургии принадлежали людям, независимо от их гражданства. Скачок моих знаний и переворот моих научных подходов, проявление особого типа научного мышления произошли после моей первой стажировки в Германии. Я понял, что без науки, движения вперед, научных контактов, обмена знаниями ничего невозможно. И я убедился, что необходимо много читать, потому что язык науки — английский язык. И я в то время тратил бешеные деньги на литературу, подписки журналов. У меня не было никаких покровителей, я сам пробивался на различные ключевые международные конгрессы. Но бесполезно ездить, если ты не представляешь собственные научные исследования. Несколько раз в год я выступаю с докладами на разных международных и российских конференциях и конгрессах.

Знание английского хирургу необходимо, потому что есть такие конгрессы, на которых русских врачей не увидишь.

Хотя сообщество детских хирургов в мире довольно велико. И мы не соперники в профессии, которые меряются своими дипломами и достижениями. Мы понимаем и признаем, что все технологии должны быть основаны на уровне доказательной медицины, а не предположений и гипотез.

— Расскажите про международный конгресс «Звезды детской хирургии на Байкале», который организован благодаря вам и проводится ежегодно.

— В этом году он пройдет в девятый раз. К нам приезжают лучшие хирурги США, Европы, Азии. Мы в какой-то степени объединяем азиатских и европейских хирургов. Иркутск в этом плане удобно расположен — середина Земли. Мы собираем много участников даже по меркам России — около 150 человек. Раньше это был локальный региональный конгресс, который собирал хирургов из городов СФО и прихватывал Дальневосточный округ. Сегодня мы консолидируем хирургов со всего Дальнего Востока, из Западной и Восточной Сибири, с Урала. В последние 5 лет потянулись центральная Россия и юг страны, врачи из Казахстана, Монголии, Кореи, Китая. В этом году приедут французы из Гренобля. Наш конгресс — знаковое событие, то, чем Иркутская область может гордиться. Его главная цель — всеобъемлющее непрерывное образование в области детской хирургии. Наше намерение — собрать вместе ведущих авторитетов в мире, чтобы представить и обсудить самые последние клинические и научные достижения в детской хирургии. Наш научный саммит ориентирован на международный обмен инновационными хирургическими методами. Хирурги в ходе этих встреч сосредоточиваются на изучении новейших хирургических операций, которые, возможно, первоначально были разработаны и популяризированы только в одной стране, а теперь могут быть применены в международном масштабе.

— В любом деле, большом и маленьком, очень важны специалисты. Как вы собирали и пестовали коллектив своего отделения? Какие у вас требования к своим сотрудникам?

— Самая главная задача коллектива — выдавать хорошие результаты лечения. И эта работа отлажена, я могу спокойно уехать на несколько дней, система будет также хорошо работать без меня. Есть люди, которые в определенных моментах могут меня заменить, не на сложных операциях, конечно. Всех молодых людей, что к нам приходят, мы оцениваем по степени благонадежности. Для чего они пришли сюда? Чтобы заниматься интересным и нужным делом, которое даст им научные перспективы. И я молодым прямо говорю: «Нужно проработать десяток лет, отдать все медицине, чтобы потом она тем же самым вам отплатила. Но стать богатым в медицине невозможно».

— Ваш рабочий день как обычно проходит?

— Утро начинается с осмотра тяжелобольных пациентов, что были прооперированы накануне. Надо пройти 2-3 этажа реанимации, всех посмотреть. Затем в отделении начинается обход пациентов, которые готовятся к операции либо готовы к выписке. И у нас создается картина дня, что нужно сделать сегодня. Все 5 рабочих дней — операционные. Операции длятся по-разному, недавно мы оперировали 8 часов подряд. У нас широкая география пациентов: много больных из Хабаровска, Владивостока, Сахалина.

— Какие уникальные операции за последние годы вы могли бы перечислить?

— Если приедет человек из другого города, ему все у нас будет казаться фантастикой. А для нас это все обычные вещи, чем мы очень гордимся. Например, мы научились хорошо оперировать атрезию (непроходимость) пищевода, которая возникает на ранних неделях развития ребенка. Это сложная процедура, и мы пионеры таких операций в России. В Иркутске одна из лучших статистик в мире лечения этого заболевания. Изменились наши подходы к лечению заболевания легких. Пороки развития легких сопровождаются тем, что возникают врожденные опухоли либо кистозные заболевания, которые не позволяют ребенку нормально дышать. Раньше таких детей оперировали с помощью разрезов, выполняя резекцию легких. Сегодня — путем помещения эндоскопических камер и специальных устройств в грудную клетку мы можем удалять либо сшивать ткань легких, и выполняем эти операции без больших разрезов. Серьезный прогресс достигнут в лечении диафрагмальных грыж.

Большие достижения связаны с хирургией недоношенных детей. Я очень люблю эту область: чем меньше ребенок, тем интереснее задача. Мы иногда оперируем пациентов с весом в 500 граммов.

Здесь нужно две вещи разделять: недоношенные дети стали выживать и появились специфические для этих детей заболевания. И их довольно много. Мы являемся авторами новой тенденции в лечении тяжелых хирургических заболеваний у недоношенных детей, так называемой хирургии у постели больного. Если транспортировать маленьких детей из перинатальных центров в детский госпиталь, то послеоперационная выживаемость значительно ухудшается. Поэтому мы изменили стратегию — теперь хирург сам едет к пациенту. 582 пациента за 10 лет прооперировано в перинатальных центрах. Идя таким путем, мы существенно снизили летальность и количество послеоперационных осложнений.

Весь процесс лечения наших пациентов начинается еще внутриутробно. На этапе пренатального консилиума, если у плода диагностировано заболевание, мы наблюдаем маму, смотрим, как развивается ребенок и его аномалия. К моменту рождения младенца планируем операцию. Другое направление, которое мы развиваем с хорошими результатами, — это так называемая трехмерная эндоскопическая хирургия, следующий этап эволюции минимально инвазивных операций, которая стала возможна благодаря появлению новых 3D эндовидеосистем. Это технологически сложные операции, которые позволяют значительно улучшить результаты хирургических вмешательств, особенно тех, которые сопровождаются наложением внутренних швов.

— Где вы находите силы и время на такой ритм жизни? В 8 утра уже в больнице, а в 10 вечера еще за компьютером, за письменным столом…

— Это все самоорганизация и привычка жить насыщенно. И если активный человек по каким-то причинам начинает жить иначе, ему будет откровенно не хватать этого адреналина. В мае я еду в Сиэтл, где у меня два доклада будет, в июле в Лондон, в октябре — Москва, это все непрерывная череда научной деятельности. У меня ежегодно выходит порядка 30 публикаций, из них треть — в международных журналах. С 10 вечера и примерно до 2 ночи я пишу статьи, все люди науки живут примерно в таком ритме.

— Юрий Андреевич, вы производите впечатление человека, у которого все получается. Это характер, тот самый необходимый для успеха внутренний стержень, везение или что-то иное?

— Уверен, что география играет определяющую роль. Я сибирской породы, как писал наш земляк-поэт Евгений Евтушенко (кстати, мы родились совсем рядом с ним). Жизнь хирурга я расцениваю как замысел: он должен научиться трудное сделать привычным, привычное — легким, легкое — прекрасным. На это и уходит все время, которое отведено ему сверху.

Алена Корк